— Что случилось? — спросил Арнольд, поднимая фонарь…
— К сожалению, ничего, а я было подумал…
— Может быть, ее здесь и нет?
— Все может быть, но я поищу еще.
Прошло десять минут, в продолжение которых двое, замерев, следили за третьим.
— Баста! — сказал Лусто, соскакивая со стула. — Хор перехитрил всех и оставил подлинники в каком-нибудь банке. Пора расходиться, господа, если только наш друг Лео не желает поохотиться в одиночку.
— С меня хватит, — ответил толстяк, вытирая лицо широким платком.
— Передайте Бенсону, что мы с ним ошиблись, а лично я был самонадеян, — сказал Лусто на улице.
— Ладно, передам, — пробурчал Лео, направляясь к серому «пежо».
Машина рванулась и вскоре скрылась в переулке. Лусто и Арнольд смотрели ей вслед, пока она не исчезла за углом, а потом медленно направились к стоянке такси.
— Поедем в «Эксельсиор»? — спросил Арнольд.
— Нет, к Валери, а затем устроим маленькую пирушку.
— В честь чего, шеф?
— В честь того, что я нашел в обоях «сидангских близнецов». Хор был самым предусмотрительным хитрюгой на свете из всех, кого я знаю.
— Когда, черт возьми, вы нашли марки?
— Когда у меня выпал фонарь. Я не хотел, чтобы этот толстый Лео видел у меня марки. Как, по-вашему, он ничего не заподозрил?
— Что вы, даже я не допускал мысли…
— Хорошо. Теперь надо их скорее сплавить. И конечно, не Бенсону. Я знаю одного подходящего туза, который гоняется за такими марками, но он живет в Нюрнберге.
— Пусть к нему поедет с нами Валери, у нее есть документы международного эксперта.
— Дело не только в этом. Тот тип знает ее и полностью ей доверяет.
— За сколько вы думаете продать марки?
— Они стоят тысяч шестьдесят, но тот туз купит их за сто тысяч.
— Знаете, Лусто, мне хотелось бы, чтобы эти «сидангские близнецы» скорее ушли от нас. Приключения с ними были на грани уголовщины.
— Вы, как всегда, деликатны, Арнольд.
Валери, Лусто и Арнольд прибыли в Нюрнберг в полдень. Такси довезло их до улицы Могильщиков, к небольшому особняку Фридриха Блюма.
Дверь открыла старая женщина в белом чепце. В ее глазах они прочли испуг и недоверие.
— Можем ли мы увидеть господина Блюма? — спросила Валери.
— Как мне сказать о вас?
— Госпожа Сандомирская с друзьями из Франции. Удивленно взглянув на нее, старушка засеменила к хозяину.
Вскоре в прихожей появился и он сам.
— Валери! Простите, что я так называю вас… Как я рад! В последний раз мы встречались ровно десять лет назад на аукционе Циглера. Вы вновь изменились, стали еще прелестней. Входите, Лусто, рад видеть вас и вашего спутника.
Фридрих Блюм, крупный антиквар, стареющий, но еще довольно крепкого сложения мужчина с пышными седыми кудрями, провел своих гостей в кабинет и усадил за стол.
— Как поживаете, господин Блюм? Как идут дела?
— Какие дела, господин Лусто, какие дела!.. Вы ведь знаете, что сейчас творится в Германии. Деньги ничего не стоят. Хороших картин никто не продает. Их только покупают. Раздобыть товар становится все сложнее и сложнее. А я старик, мне не поспеть за молодыми. Мои магазины опустели — там один только хлам. Я почти банкрот.
— Не узнаю вас, господин Блюм. Вы всегда были оптимистом.
— Я весь в прошлом… Что вы будете пить? Госпоже Сандомирской я предложу рюмочку чудесной кизиловой настойки. Вам, конечно, перно? Что предпочитаете вы, сударь? Тоже перно! Бог мой, как постоянны французы! Вы редкий гость, господин Лусто. Однако, если вы появляетесь, значит, у вас на руках что-то потрясающее.
— Вы, как всегда, угадали.
— И если вы приехали с госпожой Сандомирской, значит, предстоит сделка до десяти тысяч долларов. Боюсь только, что у меня уже не будет столько свободных денег, чтобы купить у вас весь товар.
— Это всего лишь полоса из трех марок. Вот как…
— Да, но вы давно интересовались этими марками. Они стоят тридцати-сорока раритетов.
— Неужели вы говорите о «близнецах»? Вот именно. Они со мной!
— Однако вы должны знать, что я давно не занимаюсь марками…
— Господин Блюм, я это знаю, как знаю и то, что сейчас вы охотно ими займетесь.
— А! Вы уже знаете, какие дела творятся у нас?
— Знаю и весьма сочувствую.
— Представляю, сколько вы запросите за свое сокровище. Наверное, тысяч пятнадцать. Это почти все, что у меня есть.
— Неужели вы думаете, что я стал бы переезжать границу и отрывать от дел моих друзей за пятнадцать тысяч долларов? Уверен, что вы пошутили.
— Покажите, по крайней мере, вашу полосу. Мой бог! Эта красная бумажка стоит тысяч, как будто ее создал Рафаэль или Дюрер! Они подлинные, госпожа Сандомирская?
Валери Сандомирская пила маленькими глотками настойку. Услышав обращенный к ней вопрос, она поставила рюмку и улыбнулась:
— Если бы они были фальшивыми, то меня не было бы здесь. В отличие от многих других, я зарабатываю свой хлеб честностью. Стоит мне обмануть хоть раз — и я умру с голода.
— Сколько они стоят сейчас?
— Столько, сколько за них заплатят.
— Остроумно. Самая дорогая марка в мире, господин Лусто, оценивается в пятьдесят тысяч — это единственный экземпляр Британской Гвианы.
— Здесь полоса из трех марок.
— Три марки стоят дешевле, чем одна-единственная.
— Странная логика! Я прошу за «близнецов» сто тысяч долларов, хотя уверен, что мог бы получить от вас и больше.
— Мой бог! Кто-то из нас сошел с ума! Сто тысяч за три марки? Это немыслимо! Это чудовищная цифра.
— Не люблю торговаться, господин Блюм. Если вас не устраивает мое предложение, не стоит о нем говорить. Будем считать, что мы встретились, чтобы повидать друг друга. Я поеду отсюда в Гамбург, к господину Лебу: возможно, там мне повезет больше. Но позвольте заметить, что вы совершаете ошибку. Через несколько месяцев кое-кто будет готов отдать все, что у него есть, за эти марки. Я слежу, как и вы, за политикой. Наци не позволят вам ни продать, ни увезти ваши картины. В любое время, они могут конфисковать ваши магазины и деньги. Самые умные бросают все и спасают жизнь. Вы не хотите уезжать без денег — так вложите их в марки. Марки легко спрятать и перевезти за границу. У вас будут средства, чтобы начать новое дело.
— Сколько вы хотите?
— Я уже сказал — сто тысяч долларов.
— У меня наличными только тридцать тысяч, но есть несколько превосходных алмазов.
— Я это предвидел. Сопровождающий меня Арнольд Тиссо разбирается в алмазах, как голландский меняла.
