Совершенно обессиленный и опустошенный Перси захлопнул альбом и услышал вызов видеофона.
— Перси, не откажешься пообедать со мной?
Роберт Люсин был вежлив, сдержан без обычной фамильярности.
Когда Перси спустился вниз, Роберт был один.
— Мы сегодня пообедаем вдвоем, — сказал Роберт Люсин, заметив, что Перси озирается в поисках Мишель. — Не возражаешь, если мы поедем в ресторан «Горфункель энд Сиифортс»? Это лучший на Аляске ресторан морской кухни. Как ты насчет рыбы и королевских крабов?
— Согласен! — весело ответил Перси.
Несмотря на то, что у него, во всяком случае, на посещение хороших ресторанов было достаточно денег, Перси не умел по-настоящему выбирать вкусную, дорогую еду. Для этого, наверное, надо было родиться белым человеком с туго набитым бумажником.
Столик в ресторане был заказан заранее, и миловидная девушка в длинном зеленом платье провела гостей в зал, к большому панорамному окну с видом на залив Нортон.
Роберт Люсин долго выбирал вино, обнюхивал пробки, бракуя одну бутылку за другой, пока не остановился на каком-то особенном вине, по его словам, привезенном из Франции.
— Ты был во Франции?
Перси отрицательно помотал головой.
— Тебе, как художнику, необходимо посетить эту страну, особенно Париж, — наставительно сказал Роберт Люсин. — Походить по музеям, подышать воздухом большого старого искусства. Скажем, осенью… Как ты на это смотришь?
Перси пожал плечами.
— Разумеется, «Тихоокеанский вестник» возьмет все расходы на себя… Номер в хорошем отеле. Кстати, должен тебе сказать, что именно французы понимают толк в хорошей еде… Но прежде я хочу тебе сделать подарок, — Люсин вытащил из кармана золотую фигурку пеликена, смеющегося божка. — Я знаю, что эскимосы делают пеликена из моржового бивня. Но это особый пеликен, золотой, и ни у кого такого нет.
Перси взял божка. Он был прекрасно сделан и удивлял неожиданной тяжестью. Но это действительно было прекрасное произведение.
Роберт Люсин разлил вино по бокалам и, подняв свой, сказал:
— За твои успехи. За твою поездку в Париж.
Перси сделал глоток. Вино было прохладным и приятно кисловатым. Оно щекотнуло язык, но в голове по-прежнему было ясно и светло.
Осторожно поставив бокал, Перси посмотрел прямо в глаза Роберту Люсину и спросил:
— Скажи мне прямо, за что мне все это?
Роберт Люсин словно ожидал этого вопроса. Он некоторое время не отвечал, будто полагая, что сам Перси уже знает ответ. Прихлебывая вино, он чуть насмешливо посматривал на своего собеседника.
— Я думаю, что ты уже догадался, — с улыбкой произнес Роберт Люсин. — И это хорошо, что тебе не надо втолковывать, как ребенку, что к чему. Когда я впервые увидел тебя, сразу понял, что с тобой можно иметь дело… Нет, Перси, и художник ты настоящий, твой талант вне всякого сомнения. Но сейчас не такое время, когда большие деньги платят просто за рисунки…
— Значит, тот тюбик желтой краски…
Роберт Люсин нервно огляделся.
— Ты прекрасно знаешь, что это была только краска и больше ничего, — сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Это признал даже сам знаменитый Владимир Тихненко… Так что можешь быть совершенно спокоен. На тебе нет даже малюсенькой тени подозрения. Я это проверял по своим каналам. Да и ты сам должен был почувствовать это. Ведь товарищ Метелица по-прежнему любезен с тобой? Кстати, эта серия рисунков особенно понравилась в редакции «Тихоокеанского вестника», там, где изображен Начальник Советской администрации строительства Интерконтинентального моста. Ты по-прежнему остаешься специальным корреспондентом газеты на строительстве с перспективой стать сотрудником, который имеет неограниченные возможности разъезжать по своему усмотрению. Так что Париж у тебя может быть каждый год…
Голос у Роберта Люсина был будничный, деловой, словно ничего такого особенного не случилось, словно все шло по-прежнему. Да и если оглядеться вокруг, всё как будто на месте. Вон улыбающаяся официантка несет большое блюдо, на котором вперемежку с мелко колотым льдом устрицы, крабы, моллюски и еще какие-то неведомые Перси морские гады… Кругом ели, пили. За соседним столиком влюбленная пара. А там, дальше, столик с таким же большим блюдом, где уже растаял искрящийся при искусственном освещении лед.
Перси всегда инстинктивно отгонял мысль о своем возможном соучастии во взрыве макета-моста в Уэлене. Он даже не помнил, каким образом остался этот тюбик желтой краски там, на стройке. Возможно, что случайно выронил его, но чтобы специально оставлять, вот уж этого не было! Он может в этом поклясться!
На столе лежала та же лакированная коробочка, и Роберт Люсин уже успел положить себе в рот таблетку. Коробочка была открыта, словно приглашая Перси воспользоваться. Он почти отвык от них, но тогда Люсин снабдил его большим запасом, которого хватило надолго. Они придавали уверенность, и Перси принимал их перед тем, как пойти рисовать макет-мост…
— Бери! — в голосе Люсина было почти приказание.
— Нет, мне больше нравится вино, — ответил Перси.
Он смотрел прямо в глаза Роберту Люсину, и у него было огромное, едва сдерживаемое желание опрокинуть на него столик, ударить этой большой запыленной бутылкой по голове с аккуратной, волос к волоску, прической.
— Как хочешь, — Роберт Люсин демонстративно взял еще одну таблетку и медленно положил ее в рот.
Перси знал, что сейчас у его собеседника приятная прохлада во рту, блаженство во всем теле, легкость в голове. Вот почему ему так легко выдерживать взгляд Перси, хотя надо быть круглым идиотом, чтобы не видеть в нем бессильную ненависть.
— Хочу тебе сказать, дорогой Перси, что мы можем найти другого человека, который возьмется оказать нам услугу за гораздо меньшее вознаграждение, чем ты… Почему мы остановились на тебе? Потому что нам, борцам за высшую идею человеческой справедливости в мире, не безразлично, кто с нами. Мы знаем о твоей ненависти к коммунистам, о том, какой вред они причинили тебе лично. Давай посчитаем, Перси. Первое — они выдвинули идею строительства Интерконтинентального моста, и главный проект основан на идеях русского инженера Борисова. И ты лишился родины — острова Малый Диомид. Второе — они отняли у тебя невесту, значит, лишили тебя будущего, обрубили твой корень жизни. Третье — на песенно-танцевальном фестивале в Уэлене Иван Теин унизил твоего отца…
— Прости…
— Слушай меня дальше! — нетерпеливо поднял руку Роберт Люсин. — Унизил тем, что заставил при всех помириться с ним, заключил его в объятия… Далее…
