– И ничего не предприняла? Даже если это правда…
По крайней мере, она допускала такую возможность. Видимо, эпизод все же оставил какой-то отпечаток у нее в памяти.
– Я скрыла от психолога, что гипноз на меня не действует.
А еще я хотела спуститься сюда.
Топограф молча обдумывала мои слова.
– Хочешь верь, хочешь нет, – сказала я, – но одно я знаю наверняка: когда поднимемся, нужно быть готовыми ко всему. Возможно, нам придется скрутить или даже убить психолога. Мы ведь не знаем, что она замышляет.
– А с какой стати ей что-то замышлять? – спросила топограф.
Была в ее голосе ненависть или просто страх?
– Потому что у нее, в отличие от нас, вероятно, свои приказы, – объяснила я ей, как ребенку.
Она не ответила, и я посчитала это знаком того, что она начала склоняться к моей идее.
– Я должна идти первой, потому что она не может на меня воздействовать. А ты надень их. – Я дала ей пару запасных берушей. – С ними, думаю, получится противостоять гипнотическому внушению.
Она нерешительно взяла их.
– Нет, поднимемся вместе.
– Плохая затея.
– Мне плевать. Одну я тебя не отпущу. Я не собираюсь ждать здесь, в темноте, пока ты со всем разберешься.
Я поразмыслила над этим и сказала:
– Хорошо. Но если я увижу, что она пытается подчинить тебя, я буду вынуждена остановить ее. – Хотя бы попытаюсь.
– Если все было так, как ты говоришь, – произнесла топограф. – Если ты не врешь.
– Не вру.
Она сменила тему:
– Что будем делать с телом?
Значило ли это, что мы договорились? Надеюсь, что да. Или, может, она попытается обезоружить меня по пути наверх. Может, психолог уже «подготовила» ее на случай подобного развития событий.
– Оставим антрополога здесь. Лишний груз нам ни к чему, к тому же неизвестно, какой инородный материал мы с собой принесем.
Топограф кивнула. По крайней мере, ей было не до сантиментов. Мы обе знали, что от антрополога в этом теле ничего не осталось. Я старалась не думать о последних мгновениях ее жизни, об ужасе, который она испытывала, выполняя приказ, внушенный другим человеком, понимая, что это верная смерть. Что же она увидела? На что она смотрела, прежде чем свет в ее глазах погас?
Напоследок я прихватила одну из пробирок, валявшихся возле тела антрополога. Внутри была капля густой, похожей на плоть субстанции, отливавшей темным золотом. Перед смертью антропологу все же удалось сделать хоть что-то полезное.
* * *
Наверх я шла, погрузившись в себя. Прокручивала в голове период обучения – в поисках намеков, какого-то клочка информации, который пролил бы свет на то, что мы обнаружили. Увы, ничего особенного не вспоминалось. Оставалось лишь поражаться собственной доверчивости: я-то думала, нам рассказывали что-то полезное. Все обучение сводилось к формированию определенных навыков и базы знаний. Теперь я отчетливо видела, что нас чуть ли не целенаправленно обманывали, что нам недоговаривали, прикрываясь заботой о том, чтобы мы не испугались и не сошли с ума, когда увидим Зону.
Самой главной ложью была карта: ведь что такое карта, как не способ подчеркнуть одни вещи и скрыть другие? Нас заставили зазубрить карту и запомнить все детали на ней. Инструктор, имени которого нам не сказали, полгода гоняла нас, спрашивая, где расположен маяк относительно базового лагеря, сколько километров от одной группки разрушенных домов до другой, какой отрезок береговой линии нам нужно исследовать… И почти всегда относительно маяка, а не базового лагеря. Мы настолько сроднились с картой и нанесенными на нее объектами, что нам и в голову не приходило спрашивать «почему» или даже «что».
Почему именно этот участок побережья? Что внутри маяка? Почему лагерь расположен в глубине леса, вдалеке от маяка, но очень близко к башне (которая, кстати, на карте не отмечена) и был ли лагерь там всегда? Что лежит за пределами карты? Теперь, когда я знала, какой гипнотической обработке нас подвергали, я поняла, что упор на карту сам по себе мог быть скрытым сигналом. Мы не задавали вопросов, потому что нас запрограммировали их не задавать. Маяк – сам по себе или в виде обозначения – служил подсознательным переключателем для гипнотического внушения. А еще он мог быть точкой, где зародилась сама Зона Икс.
Краткий курс по экологии здешних мест тоже нельзя было назвать конкретным. Бóльшую часть времени меня знакомили с естественными смешанными экосистемами, фауной и флорой, возникшей в результате перекрестного опыления. Мне также преподали интенсивный курс по грибам и лишайникам, и он в свете обнаруженного текста на стене виделся истинной целью всего обучения. Если карта нужна была только для того, чтобы как можно сильнее запутать, то курс по экологии предназначался, как ни странно, для того, чтобы соответствующим образом подготовить. Если только у меня не разыгралась паранойя. Однако если все так и было, то руководство знало про башню – и, возможно, ему было известно о ней с самого начала.
Все это только усиливало мои подозрения. Мы прошли через курсы выживания и обращения с оружием – такие выматывающие, что почти каждый вечер сразу расходились спать по своим комнатам. В тех редких случаях, когда проводились совместные тренировки, мы тренировались по отдельности. На второй месяц у нас отобрали имена: теперь названия принадлежали исключительно объектам и явлениям из Зоны Икс, и то в виде общих ярлыков. Так нас тоже отвлекали от конкретных вопросов, которые можно задать, лишь обладая конкретными сведениями. Однако далеко не всякими: не теми, к примеру, что в Зоне Икс водится шесть разновидностей ядовитых змей. Да, звучит натянуто, но я не собиралась отбрасывать даже самые бредовые варианты.
В итоге, когда мы были готовы пересечь границу, мы знали все… и ничего.
* * *
Мы вышли на поверхность, щурясь от яркого света, и сорвали маски, чтобы надышаться свежим воздухом. Психолог как в воду канула. Мы ожидали практически любого развития событий, но только не этого. Некоторое время мы не знали, что делать. Солнце светило как обычно, небо слепило синевой, а деревья отбрасывали длинные тени. Я вынула беруши. Дыхания башни слышно не было. Уму непостижимо, как то, что мы видели внизу, сосуществовало рядом с обычным миром. От резкого перехода от фантазии к яви я чувствовала себя водолазом, слишком быстро поднявшимся с глубины. Мы прочесали окрестности в поисках психолога: она наверняка где-то пряталась, и, что более важно, у нее были ответы на наши вопросы. Через час беспорядочное кружение вокруг башни стало смахивать на манию, и мы бросили поиски.
Отрицать правду было невозможно.
– Ее здесь нет, – сказала я.
