— Сколько в том было трюков и обмана? Ты действительно верил в то, что говорил?
Малыш Уилли опустил стакан и поднял глаза, пригвоздив меня их ацетиленовой голубизной, которая так хорошо смотрелась с экрана.
— Верил, — ответил он просто. — Клянусь, вначале я был полон огня господня. И только для бога хотел покорять души. Я верил. Я надрывался, я читал из священного писания и потрясал Библией. Я был ничуть не хуже Билли Грэхема, Рекса Хамбарда… Любого из них! Даже лучше! Когда я молил об исцелении и видел, как калеки отбрасывают костыли и идут, как прозревают слепые, я знал, что осенен благодатью, и я верил. — Он отвел взгляд в сторону. — А однажды я разозлился на газетчика, — медленно продолжил Малыш Уилли. — Я его прошу отойти — он стоял у меня на пути, — а тот ни в какую! «Черт побери! — подумал я. — Чтоб ты сдох, ублюдок!» — Малыш Уилли вновь замолчал. — А он так и сделал — свалился и отдал концы. Доктор сказал сердечный приступ. Но газетчик был молодым крепким парнем, а я-то знал, что желал ему в глубине души. И тогда я стал думать: ведь не пойдет же господь на такое для своего слуги? Исцеление — безусловно, ради спасения душ. Но убийство?.. Я стал думать: может сила моя проистекает не от господа, и ему все равно, как я ей пользуюсь. Ему все равно, проповедую я или нет. Не святой дух движет мною, вызывая исцеления, а нечто внутри меня самого, что может лечить, а может и убивать. Тогда-то я и начал блудить, и пить и все остальное. Тогда-то и появились обман, и грим, и телевизионные камеры, и подсадные утки в толпе лжесвидетельств… Я утратил веру. Существуем лишь мы, животные, растения и камни; больше никого. Смысл жизни в том, чтобы урвать побольше да поскорее, ибо дни сочтены, и время бежит быстро. Бога нет. А если и есть, меня он уже не любит.
Малыш Уилли залпом выпил, вновь наполнил свой стакан и заговорил на другую тему. С тех пор мы с ним общались только по делу.
…А делом его было убийство. Инфаркт, кровоизлияние в мозг, естественные причины смерти. Сила в нем была. Думаю, он ненавидел себя и вымещал ненависть на людях. За деньги «Ангро». А теперь он сжимал мое сердце, и в считанные секунды я умру.
Я начал вставать и повалился назад. Он не спешил прикончить меня. Что-то новенькое — неприкрытый садизм. Он хотел насладиться моими муками, моей медленной смертью.
Я скатился с сиденья на пол. В голове как сигнал тревоги возникла схема компьютеризованной системы управления вагоном. Не отдавая себе отчета в том, как я это делаю, я пытался заставить вагончик двигаться, отвезти меня туда, где мне могли оказать помощь. Я дотянулся до дверей, только что захлопнувшихся, но не мог их развести. Я тянул и толкал правой рукой, левая будто пылала. Сквозь стекло смутно виднелась фигура… крупного мужчины… Третьего телохранителя, наверно. Он стоял и смотрел, как я корчусь.
Надо мной нависло лицо подавшегося вперед Мэтьюса, его баки, длинные пожелтевшие зубы; меня обволокли густые винные пары. Я тянулся изо всех сил. Что-то…
Вагончик внезапно дернулся, заходил ходуном. Малыша Уилли скинуло с сиденья.
Боль в груди ослабла; неожиданно открылись двери.
Я полувыпал, полувыкатился на платформу и пополз прочь. Единственное спасение от атак Мэтьюса — расстояние. Если удастся отойти на бросок камня, убить он меня уже не сможет.
Я заставил себя подняться на ноги, качаясь сделал шаг и едва не упал, когда накатила новая волна слабости. Лицо того, кто ждал на платформе, выражало удивление — от Мэтьюса не уходили. Вагончик сзади все еще продолжал со скрежетом дергаться, когда телохранитель опомнился и кинулся ко мне.
Он занес ногу для удара, но мое тело среагировало раньше, чем память. Понятия не имел, что в этом деле у меня были какие-то навыки.
Моя рука со сжатым кулаком успела поставить блок. Телохранитель потерял равновесие, опрокинулся назад, покатился к краю платформы и упал на путь, где над узким дорожным полотном проходил монорельс.
Обернувшись, я увидел, что Мэтьюс не удержался на ногах в дергающемся вагончике. Алкоголь и возраст замедлили его рефлексы. Он попытался подняться, но вновь упал, на этот раз ближе к дверям. Тогда он пополз и уже почти выбрался наружу…
Но тут со злобным стуком захлопнулись двери, прочно сжав его в своих тисках. В тот же миг вагончик прекратил дергаться, быстро разогнался — и с полотна, куда упал телохранитель, раздался крик. Я не посмотрел вниз. Хрустящий звук, который ни с чем не спутаешь, резко оборвавшийся вопль, специфический запах…
А меж дверей удаляющегося вагончика виднелась голова Мэтьюса, сведенное судорогой, налившееся кровью лицо, беззвучно шевелящийся рот.
Волна тошноты подступила и отошла. Я огляделся по сторонам. Монорельсовое полотно казалось самым лучшим путем для бегства. Отводя взгляд от бесформенной груды, я спрыгнул вниз и побежал в сторону, противоположную той, куда ушел вагончик.
Что-то мне помогло. Однако думать, что именно и каким образом, было некогда. Сейчас я хотел только убраться от этой платформы подальше и побыстрей. Я бежал с тяжело колотящимся сердцем, надрывно втягивая в себя воздух.
Не знаю, долго ли; может быть, несколько минут. Затем я почувствовал дрожь под ногами и сперва решил, что где-то поблизости, за окрестными строениями, взлетает или садится самолет. Но дрожь усиливалась, и к ней прибавился звук — на меня несся вагончик.
Через секунду он вынырнул из-за поворота. Я видел, как пассажиры тщетно дергают аварийные рубильники. В мою сторону пока никто не смотрел. Я собирался отпрыгнуть с пути, когда вагон вдруг стал тормозить. Никакой платформы не было и в помине, но он остановился, открылись двери. Я подбежал и вскарабкался. Двери захлопнулись за мной, и вагон вновь набрал скорость, помчавшись в том направлении, откуда появился.
Ухватившись рукой за одну из свисающих петель, я стоял, пытаясь отдышаться. Все смотрели на меня. Я почувствовал безрассудное желание рассмеяться.
— Контрольные испытания, — пробормотал я. — К предстоящему визиту папы римского.
На меня продолжали смотреть, но вскоре показалась запруженная людьми платформа. Вагон остановился, как и положено; двери открылись. Я вышел, тут же затерявшись в толпе, пригладил волосы, поправил одежду и отряхнул пыль, прежде чем дать волю дрожи. Мною овладело желание повалиться на ближайшую скамейку. Но мгновение назад захлопнулся смертельный капкан — вращаются шестерни, пляшут рычаги, ходят противовесы, — а чье-то вмешательство поменяло передаточное число, изменило баланс сил в мою пользу, и все горести отступили перед блаженством жить… Было бы невежливо свести все это сейчас к нулю, свалившись на месте.
