— Может, да, а может, и нет — уклонился я. — Но сейчас речь о Коре. Вы знаете, где она?
— Эх, Дон, Дон… — Он вздохнул. — Ты будто не слышишь моих слов. Мы на самом деле можем тебя вновь использовать. Я предлагаю тебе прежнюю работу, причем на еще лучших условиях. Добро пожаловать в лоно нашей семьи. На меня поглядывают косо, но я действительно считаю своих личных помощников членами семьи. Кажется, все бы сделал, чтобы внести в их жизнь немного больше света.
— Кора, — выдавил я сквозь стиснутые зубы.
— Возможно, даже помог бы тебе отыскать подружку.
— То есть вы не знаете, где она?
— Не знаю, — ответил Барбье. — Но мы поможем тебе, если ты поможешь нам.
— Я думаю, вы лжете.
— Ты причиняешь мне боль, Дон, — сказал он. — Со своими людьми я стараюсь вести дела без обмана.
— Ладно. Я знаю, что вы всему ведете строгий учет — как делам, так и делишкам. Давайте убедимся. Позвольте мне проверить закрытое досье «Дубль-зет».
— А еще жалуешься на память… Верно, ты много работал в «Дубль-зет». Пожалуй, такое трудно забыть. Хорошо. Обидно, что ты не веришь мне на слово, но, пожалуйста, проверяй. Все, что угодно. Можем пойти взглянуть прямо сейчас.
Не вспыхнули ли насмешливо глаза Мари, когда она подняла бокал и осушила его?
Босс подал знак телохранителям. Один открыл дверь — не ту, в которую вошел я, другой проследовал наружу. Мари подхватила с пола свою сумочку и вместе с Барбье направилась к двери. Я за ними.
Мы вышли на маленькую частную стоянку. Первый телохранитель уже садился за руль лимузина. Легкость, с какой Босс согласился везти меня в святая святых для проверки секретных архивов, казалась мне более чем подозрительной.
Лимузин заурчал и тронулся с места.
— Вы очень любезны, — сказал я, — но я не готов заниматься проверкой немедленно. Мне бы хотелось, чтобы при этом присутствовал мой адвокат.
На самом деле здесь у меня вообще не было знакомых юристов, но если позвонить Ралфу Даттону, он наверняка сможет связать с компетентным специалистом.
— Адвокат? — переспросил Босс, поворачиваясь ко мне. — Брось, Дон! Это должно остаться сугубо между нами. Мыслимо ли, чтобы какой-то законник копался в самых деликатных наших делах!
— Я приду утром, через парадный вход, — сказал я, — с адвокатом. Надеюсь получить тогда ответы на многие вопросы. Например, что же я такого сделал, если мне пришлось промыть мозги и отправить «на пастбище». Да, я и об этом захочу поговорить.
Автомобиль подкатил к нам, остановился.
Стоявший рядом с Боссом телохранитель шагнул вперед и открыл дверцу. Я отступил назад, расслабил руки, поиграл в равновесие. Возможно, меня силой попытаются заставить сесть в машину. Тогда…
— Что ж, раз ты настроен таким образом, — проговорил Барбье, — мне жаль. Мне на самом деле жаль, что мы не можем найти общий язык, как в былые дни… Но будь по-твоему. Приводи своего человека утром, я согласен.
Они с Мари сели на заднее сиденье.
— До свиданья, Доналд.
Телохранитель закрыл за ними дверцу, сел за руль, и я проводил взглядом отъезжающую машину.
Вот так развязка! Все оказывается чертовски просто…
Неужели я ошибся в оценке ситуации?.. У меня была амнезия. А если все видения по пути сюда — натуральные галлюцинации Белпатри? Могу ли я полагаться на свои суждения? Что если у Коры просто лопнуло терпение и она ушла? Вполне возможно…
Нет, в этом направлении лежит… Я хохотнул. Дальнейшее сумасшествие? Ну, за работу, ноги, унесите меня отсюда. Я огляделся по сторонам. Единственный выход со стоянки вел на платформу автоматического монорельсового транспорта, которым пользовались для передвижения в пределах аэропорта.
Поднявшись по ступеням на платформу, я увидел кнопку на столбе, а ниже кнопки — табличку с инструкцией. Это была особая платформа. Вагончики останавливались здесь только в том случае, если кто-нибудь из особо важных лиц нажимал кнопку. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы зеваки и бездельники из обыкновенной публики не могли сойти на этой остановке.
Я нажал кнопку.
Через несколько секунд появился вагончик с единственным пассажиром, который сидел лицом ко мне. Что-то знакомое было в его фигуре. Я зашел в вагончик и рассмотрел его поближе.
Седой мужчина неопределенного, «среднего», возраста. С последней нашей встречи он отпустил густые бакенбарды, по широкому носу расползлась сеть прожилок; тело раздалось, обрюзгло, ярче обозначились мешки под светло-голубыми глазами.
— Малыш Уилли! — воскликнул я.
Нет, в плавучем доме там во Флориде я видел не его. Но словно бы еще тогда память и воображение слились воедино, чтобы предупредить меня о чем-то.
— Спаси и помилуй, никак мистер Белпатри! — воскликнул он своим волшебным голосом, звонким и почти музыкальным.
Когда-то этот голос был известен всей стране. Слова всегда произносились четко; говор менялся в зависимости от обстоятельств, но уроженец Юга чувствовался всегда. Он драл глотку Евангелием сперва на улицах, потом в залах и, наконец, перед миллионами по телевидению. Были исцеления и восстановления, а затем была история с девочкой в Миссисипи, аборт, попытка самоубийства… Капитал Малыша Уилли лопнул. Уголовного наказания не последовало, но верующие лишились его версии господа. Образ проповедника стерся в памяти толпы. И все же что-то особое в нем было. Что-то связанное с исцелениями — реальными исцелениями.
— Мэтьюс, — сказал я и сел рядом, зачарованный его присутствием, вспоминая с каждой секундой все больше и больше.
Зачарован я был и явной переменой в нем — переменой к худшему. Вместе со слабым запахом спиртного от него, казалось, исходило само Зло. И, как ни странно, я был рад, потому что это означало, что я не ошибался, что я не сошел с ума и дело не кончено.
Вагончик не двигался, стоял с открытыми дверями. Тогда я не придал этому значения.
— Как дела на рынке энергии? — спросил я, потому что он был членом нашей группы, это я знал точно, хотя роль группы до сих пор представлял весьма туманно. Интересно, чем именно занимался Мэтьюс…
А потом я вспомнил — когда на себе почувствовал род его занятий. У меня внезапно перехватило дыхание, в груди разлилась боль, отдающая в левую руку.
…Однажды, давным-давно, я отправился с Малышом Уилли в его квартиру. Там мы провели вечер, принимая на себя «заряд» целой бутылки очень мягкой «белой молнии». Прямо на виду на маленьком столике у окна лежала Библия, совершенно неуместная при нынешней его работе. Она была раскрыта на псалме 109, почти полностью подчеркнутом. Позже, когда нас обоих уже порядком развезло, я спросил его о днях проповедничества:
