Пес, едва не размозжив голову о край рулевого мостика, полетел на покрытые зловонной слизью доски юта.
На расстоянии вытянутой руки от него подрагивали хвостовые щупальца его врага.
Судно качнулось. Последний магазин выскользнул из пальцев Песа и через проломленный транец полетел в воду.
«Неужели всё?» – с каким-то детским, ясноглазым удивлением подумал Пес.
Но нет. Оставался еще кольт с четырьмя патронами.
Пока дварв разворачивался, Пес, яростно сквернословя на фарси, пытался извлечь из-за пояса револьвер.
Оружие зацепилось за свежую прореху в подкладке и ни за что не желало повиноваться.
Призвав на помощь остатки хладнокровия, Пес всё-таки выпутал угловатый револьвер из комических тенет.
Дварв повернулся к нему пупырчатым кофейным боком. Тварь, похоже, уже заметила инженера периферийным зрением – и теперь соображала, как бы половчее...
Сухо щелкнул курок кольта.
На одно положение повернулся барабан.
Пес снова взвел курок и нажал на спусковой крючок.
Первые два гнезда в барабане оказались пустыми.
Выстрел прогремел только на третий раз.
И еще раз. И снова.
Дварв отпрянул.
Пес помедлил, прежде чем выпустить последнюю пулю.
«Может, себе ее оставить? Чтобы не мучиться под водой, когда начнут кушать?»
Но отважная душа Песа взбунтовалась против такого решения.
«Ну уж нет! Крайний случай – вот он! Пусть лучше эти уроды готовятся к мучениям! А у меня есть еще одна, победная пуля!»
Пес выстрелил в последний раз.
Эффект был ошеломляющим.
Дварва вынесло за борт вместе с остатками фальшборта и добела выскобленной ветрами палубной доской.
Лишь подобрав свои гранаты и отважившись выглянуть за борт, Пес сообразил, что не в последней пуле, конечно, дело.
Это два дюжих капюшона стащили дварва с палубы и, не давая тому опомниться, душили его в своих желтых объятиях.
* * *
Инженер Станислав Пес сидел, свесив ноги за корму, и насвистывал колыбельную: «Spij kochanie, spij...»
Его одутловатое неухоженное лицо было безмятежным. Казалось, появись сейчас дварв, он и бровью не поведет.
На Песа навалилась чудовищная усталость. Усталость немолодого уже человека, своротившего гору, а затем – еще одну.
Дрова в топках прогорели, паровая машина остановилась.
Броненосец медленно дрейфовал вдоль черной дамбы.
Но Пес и не думал бежать в котельное отделение. Точнее, думал. Думал – и всё.
Мышцы его обмякли, в голове было покойно и пусто...
Апатию Песа диалектически дополняла бурная активность капюшонов.
Когда стало ясно, что все дварвы перебиты, они перетащили свои острова-гнезда в бухточку между дамбой и той самой каменной банкой, над которой теперь роились многочисленные насекомые, привлеченные падалью – останками дварвов.
Тотчас острова-гнезда ожили. Закипела мутная водица – это из гнезд нетерпеливо бросились наружу капюшоны-младенцы.
Странным образом все они знали, что делать: покинув свое гнездо, каждый из них направлялся к одной из узких промоин в дамбе, отделявшей райскую лагуну от океана.
Возле промоин, как в дверях иного космопорта, выросли беспорядочные живые очереди. Малыши пихали друг друга своими мягкими отростками, вертелись, кувыркались – словом, шалили. Но очередь двигалась – не без помощи взрослых капюшонов. И вот уже десятки, сотни крох резвились в теплой лагуне под сенью цветущих деревьев.
«Ага... Это у них что-то вроде яслей... Тут маленьким безопасно, тепло и, главное, сытно...»
Как бы в подтверждение его слов первые капюшончики принялись нескладно подскакивать над поверхностью бирюзовой лагуны – завтракали...
«Что же это получается... Капюшоны расправились с могущественным врагом моими, человеческими руками? Дварвы мешали их молоди попасть в ясли, и умные капюшоны придумали комбинацию из меня и броненосца, которая с гарантией негодников уничтожит? Выходит, так...»
В вихре радостной суеты на Песа никто не обращал внимания.
Но он не расстраивался. Инженер раскрыл ящик с надписью «Лазурный Берег» и принялся трапезничать...
Когда последний бутерброд с гусиным паштетом был съеден, а крошки рачительно подобраны (и тоже съедены), над палубой дугою вздыбились два дюжих щупальца.
Пес нахмурился.
«Чего еще можно хотеть от меня, заслуженного ветерана морских баталий?» – сердито подумал он.
Щупальца метнулись вниз, под воду, и, обвив кольцами какой-то продолговатый ячеистый предмет, стремительно водрузили его на палубу в полуметре от Песа.
Беспардонно звякнуло бутылочное стекло.
Щупальца удалились.
Пес присел на корточки рядом с подношением. И, сообразив, что перед ним, громко загоготал.
«Пиво! Они принесли мне пиво! Сделал дело – угощайся!»
Лежа на тюфячке в прохладной тиши кают-компании с бутылкой «Жигулевского», Пес думал вот о чем: «Получается, капюшоны знают о нас, людях в сотни раз больше, чем мы о них! Они знают, чем нас кормить, чем поить, знают, что нас пугает и что мы воспринимаем как вознаграждение... Они даже умеют нами, людьми, тонко манипулировать! Подумать только – заставить человека, не щадя сил, бороться с дварвами для пользы их потомства! Будь на их месте я, представитель одной из самых развитых цивилизаций Галактики, я наверняка потерпел бы фиаско...»
Вечером того же дня Пес преспокойно сошел на берег. Никто из капюшонов не возражал.
* * *
Прошел месяц.
После Сражения у Райской Лагуны, как окрестил схватку с дварвами Пес, инженер повел свой броненосец дальше на север.
Им двигал дерзновенный порыв первооткрывателя.
Тени Магеллана, Крузенштерна и Амундсена стояли у него за плечом, когда он вел броненосец сквозь влажные беззвездные ночи.
Время от времени он причаливал, чтобы нарубить дров и запастись пресной водой для себя и для котлов корабля.
Во время этих экспедиций случалось ему видеть сирхов.
Болтливые и доброжелательные коты-хамелеоны не возражали пообщаться, благо электронный переводчик работал отменно, а зеленый пароход с исполинскими колесами неизменно производил на них впечатление.
Большинство аборигенов видели такую штуку впервые и искренне дивились честным признаниям Песа, который и не думал скрывать, что не имеет никакого отношения к постройке броненосца.
«Но как вообще можно плавать по морю? Там ведь дварвы, злые и страшные!» – по-детски искренне ужасались сирхи.
«Дварвы мне нипочем!» – заявлял Пес, исподволь наблюдая, как мордки хамелеонов уважительно розовеют.
