– Спасибо тебе за всё! – говорю я. – Всегда буду тебя помнить!
– Я тоже, – отвечает она очень тихо. – Тоже всегда буду помнить…
Я выхожу из школы один. Не хочется сейчас говорить с ребятами. Как бы на чём-нибудь не сорваться.
Всё кругом – знакомое, привычное, родное. И школа, и громадный школьный двор со спортивными площадками и футбольным полем, и наш белый пятнадцатиэтажный интернат рядом, и весь утопающий в зелени, очень старый микрорайон белых двадцати– и тридцатиэтажных домов.
Они даже сейчас не белые, эти дома. Они красноватые – в закатных лучах позднего июньского солнца. И сотни их окон, обращённых к солнцу, пылают ярче и ослепительнее, чем оно само.
Я здесь родился, здесь вырос, знаю каждую дорожку между домами.
Но всё это для меня в прошлом. Всё это скоро уйдёт куда-то назад и станет историей, а впереди будет другое, новое, неизвестное. И, может быть, далёкая планета, о которой я давно мечтал. Дикая, красивая и загадочная планета, на которой наши астронавты оставили одну могилу. Поклониться бы этой могиле прекрасной земной женщины, которая отдала своё имя чужой планете и осталась на ней навсегда!..
Я слышу вдруг, как зуммерит радиофон, вынимаю его из кармана и подношу к уху.
– Тарасов слушает.
– Сандро, это я, Лина! Я уже всё знаю!
– Что всё?
– Что ты едешь в «Малахит»… У нас взяли только одного Марата.
– Марата взяли? – обрадованно кричу я в микрофон. – Правда? Как здорово!
– Ты, оказывается, ещё можешь чему-то радоваться… – медленно произносит Лина, и я вдруг слышу судорожный всхлип и затем щелчок.
Она отключилась, не договорив и обидевшись на меня. И потом, спустя много месяцев, мне иногда слышался этот судорожный всхлип и за ним механический щелчок в наушнике. И каждый раз я краснел и мучился и заново переживал своё свинство, хотя давно знал, что Лина всё поняла и простила меня. Только сам я себя простить не мог.
Оказывается, это нелёгкое дело – свалить толстую старую сосну. Свалить так, чтобы она легла в нужную сторону, чтобы, падая, не прихлопнула нас и не обломила другие деревья и чтобы пенёк остался небольшой – не выше десяти сантиметров.
Али, стоя на колене, медленно, осторожно режет сосну лучом лазера. Луч проходит легко, свободно. Только едкий серый дымок поднимается вверх от линии разреза.
Но в том-то и беда, что луч режет сосну слишком легко. Трудно остановиться. Трудно точно рассчитать ту невидимую линию, от которой должен идти другой, более высокий разрез.
Впрочем, инструктор говорит, что это – дело привычки. Привыкнем – и будем валить сосны почти механически. Тем, кто улетел на Риту, тоже вначале было трудно. А под конец они вообще не считали это работой.
Али ещё немного продвигает по стволу генератор, затем выключает луч, встаёт с колена и вытирает тыльной стороной ладони пот со лба.
– Как? – спрашивает он. – Инаф?
– Довольно! – Я киваю. – Гив ми.
Он отдаёт генератор. Верхний разрез предстоит делать мне.
Али родился и вырос в Сирийском районе. Он не знает русского. Здесь, в «Малахите», многие не знают русского. Но зато все знают «глобу» – смесь английского и русского языков, которая родилась в двадцать веке в совместных полётах американских и русских космонавтов, родилась стихийно и стала расползаться по миру.
Учёные лингвисты поначалу смеялись над «глобой», потому что она создавалась вопреки многим законам грамматики. Пытались противопоставить ей эсперанто – язык, искусственно сочинённый в девятнадцатом веке. Но на эсперанто никто не говорил, а тем более космонавты. На эсперанто выпускались книги, которые никто не читал. А «глоба» звучала всё шире, хотя никто на ней не писал и ничего не печатал.
Наверно, и на Рите земляне будут поначалу говорить на «глобе». Просто не просматриваются другие варианты. И может, там этот «неправильный» язык станет наконец из разговорного литературным?
…Я веду верхний разрез по сосне так же медленно, как Али вёл нижний. И, видимо, увлекаюсь, потому что Али кричит:
– Инаф! Инаф!
Я и сам вижу, что довольно, и выключаю луч.
Мы глядим вверх, на сосну – не изменился ли ветер. Сосна уходит в небо величественно и стройно, и не верится, что сейчас она, поверженная, покорно ляжет у наших ног. И жалко её – она так горделиво уходит в небо. Как живая. А она уже – не живая. Она уже убита.
Али всовывает в дымящийся верхний разрез длинное остриё электроклина, включает аккумулятор, и мы быстро отходим от сосны.
Электроклин жужжит, вдавливается в дерево, расширяет разрез, и вот уже сосна начинает трещать и слегка наклоняется в противоположную от нас сторону. Электроклин жужжит всё сильнее, жужжание переходит в надрывный визг, а тот заглушается громким треском падающего гиганта.
Первая наша сосна лежит на земле.
До сих пор мы валили деревья только под наблюдением инструктора. А сейчас его нет на делянке.
Недалеко раздаётся такой же громкий, отчаянный треск падающего дерева. Это свалили свою первую сосну Женька Верхов и Ральф Олафссон, исландец.
Мы валим сосны по старинке, как в двадцать первом веке. Давным-давно никто на Земле не валит деревья так, как мы здесь, в «Малахите». Потому что давным-давно на Земле нет лесных делян.
Когда-то дерево нужно было и для промышленности, и для строительства, и в шахты, и на морские корабли. Когда-то из него делали бумагу и шёлк.
А сейчас древесина почти не нужна. Пластмассы и дешевле, и красивее, и прочнее. Из пластмасс можно сделать всё, что и из дерева. И даже намного больше. И лишь для ремонта дорогих старинных вещей и зданий, для выпуска стилизованных под старину книг по-прежнему нужно дерево.
Но его не валят для этого специально. Хватает санитарных рубок. Тех, которые необходимы лесу. Тех, без которых лес не может жить.
Больное или умирающее дерево сейчас привязывают к дирижаблю, срезают лазерным лучом и везут туда, где можно использовать. Оно не падает. И никакого треска нет, и никакого сору. И ни один сучок не пропадёт.
Так сейчас рубят лес на Земле.
Но на Рите пластмасс ещё долго будет не хватать. Пока там отыщут достаточно нефти… Пока наладят подземную газификацию угля!.. На Рите придётся строить из дерева дома и хозяйственные постройки, делать бумагу и ткани. Конечно, так будет не всё время. Так будет вначале. Но этого начала вполне может хватить на нашу жизнь.
И поэтому нас учат валить и разделывать лес, и строить деревянные дома, и делать деревянную мебель.
Когда смонтируют на орбите наш звёздный корабль – «Рита-3», в него погрузят специальную машину для валки и разделки леса. Этакий небольшой лесозавод на ходу. Погрузят и немало роботов, которых тоже научат валить лес и строить дома.
