- И теперь ты говоришь об этом?
- И теперь, и до конца жизни. - Улыбка на лице Памира стала совсем жесткой.
- А ты случайно не слышал, исчез ли кто-нибудь еще из наших?
- Нет. Не слышал. Ничего.
Уошен, не отрываясь, смотрела на его руки.
- А ты, значит, слышала, Уошен.
Уошен осторожно отвела глаза.
- Любой из вас может исчезнуть, и мы этого не заметим, - тихо произнес Памир и громко рассмеялся, добавив: - и нам будет на это наплевать. Совсем наплевать.
- И тебе тоже? Его смех стал мягче.
- Видишь ли, ведя жизнь не капитана, многому учишься. В том числе и тому, что капитаны вовсе не так важны и необходимы, как они сами это утверждают. Ни в повседневной жизни, идущей на Корабле, ни в больших, медленно свершающихся мировых делах.
- Сдаюсь, - рассмеялась Уошен.
- Потому что не веришь, - пожал он плечами.
- Ты бы удивился, если бы я поверила. - Уошен встряхнула стакан с очередной порцией коктейля, наркотической жидкости, пенящейся углекислыми пузырьками, и, втянув запах, продолжила: - Тебе только хочется, чтобы мы оказались бесполезными. Но без нас, исполняющих свою нелегкую работу, все пойдет к черту. Меньше чем за сто лет. А, может, и меньше чем за десять.
Бывший капитан снова передернул плечами. Предмет разговора становился утомительным, и пора было сменить его.
Уошен согласилась. Опустошив стакан, она позволила молчанию длиться до тех пор, пока старый друг сам не прервет его.
Но прежде чем это случилось, прошло не менее часа. И тогда с нежной предупредительностью он спросил:
- Что-то случилось? Ты сошла вниз, значит… там, наверху, что-то не так?
Уошен честна склонила голову.
И Памир, все еще оставаясь в душе капитаном, нашел в себе мужество не спрашивать ни о чем больше и не смотреть слишком глубоко в ее широко раскрытые темно-карие глаза.
Они провели вместе два дня и две ночи. Стремясь к полному уединению, они сняли домик в квартале чужих и наполнили свое время бродяжничеством -по густым лиловым Джунглям в специальных сапогах, предохраняющих ноги от скользких змееобразных тварей. На вторую ночь, когда что-то тяжелое проползло мимо их двери, Уошен рванулась в постель к Памиру, и со смешанным ощущением нервозности и вожделения они занимались любовью до тех пор, пока не провалились в глубокий сон.
Во сне Уошен обнимала Дитя. Она обнимала его с яростью и печалью. Но проснувшись, как это бывает со спящими при пробуждении, обнаружила, что сжимает в объятиях не Дитя, а сам Корабль, его огромное и прекрасное тело из гиперфибры, металла и камня, умоляя не оставлять ее. И, чувствуя внутри ноющую боль, плакала. Потом она проснулась совсем.
Памир сидел на постели, смотрел на нее и молчал. Но внимательный взгляд заметил бы в его глазах и плотно сжатых губах сочувствие и сопереживание.
Однако сейчас Уошен не была столь внимательной. Она всхлипывала, закрыв лицо ладонями, и под конец тихо призналась:
- Мне надо быть не здесь. Я уже должна быть там, честно.
Памир кивнул и, медленно выдохнув воздух, спросил:
- Как много времени это займет?
- Займет что?
- Снова вернуться к Премьеру, упасть ей в ноги и умолять о прощении… Сколько еще продержит она меня взаперти? И как скоро смогу я снова стать капитаном, пусть самым последним?
Перед внутренним взором Уошен вдруг встал окаменевший, более холодный, чем сама смерть, фениксоподобный. Вспомнив об этом наказании и о безжалостности Премьера, она провела пальцем по сомкнутым губам потерянного и вновь обретенного любовника.
- Не делай этого. Никогда.
- Значит, я заточен навеки, так?
- Не знаю. Но не испытывай ее. Не пробуй. Обещай мне. Однако Памир был слишком упрям, даже когда ему предлагали безопасность и покой. Он оттолкнул руку Уошен, дерзко улыбнулся и сказал скорее себе, чем ей:
- Я никогда не менял своих решений. И несобираюсь этого делать.
Первоначально их было шесть - шесть спрятанных глубоко в недрах Корабля топливных баков, каждый размером с хорошую луну. Они представляли собой сферы из гиперфибры с вакуумной изоляцией, которые находились под всеми населенными районами, под сточными водами, под гигантскими реакторами и даже под нутром огромных двигателей.
Каждый бак был почти бездонен.
До них добирались только случайные команды по поддержанию жизнедеятельности корабля или авантюристы. В лодках из аэрогеля они плыли в жидком водороде, не видя ничего, кроме испускаемого их суденышками холодного, света и застывшего гладкого океана, а под ним однородную бездушную ночь, что заставляло большинство посетителей чувствовать себя весьма неуютно и неуверенно.
Чужие иногда просили разрешения пожить в одном из них.
Именно такими оказались очень странные существа, называвшиеся пиявками. Аскетичные и патологически скрытные, они строили свои поселения там, где могли быть в полном одиночестве. Сплетая свои дома из толстых пластиковых и бриллиантовых полос, они крепили их под потолками баков. Это были огромные строения, но, следуя логике пиявок, совершенно пустые. Помещения простирались лишь в двух измерениях, поскольку высоты у них практически не было, и они почти касались серого гладкого потолка баков. Уошен время от времени останавливалась, клала обе руки на их удивительно теплый пластик и медленно дышала, преодолевая свою клаустрофобию.
Внезапно ее внимание привлекли голоса.
Она не могла понять, сколько их, а из-за смешения тембров определить, каким существам они принадлежат.
Пиявок Уошен никогда «не видела.
Правда, когда-то она была в составе делегации капитанов, проводивших переговоры с самыми смелыми представителями пиявок - дипломатами, которые находились за слепой, без окон, плитой из гиперфибры. Они общались с помощью стука и хлюпа. Ничего подобного этим звукам Уошен сейчас не слышала. Но если это не пиявки, то кто же тогда? В ее памяти смутно всплыло, как на одном и ежегодных обедов у Премьера - сколько же лет прошло с тех пор? - один знакомый капитан говорил о том, что пиявки покинули свои обиталища.
Но почему?
В первые мгновения Уошен не могла найти этому никакого разумного объяснения. Она просто надеялась, что пиявки добрались до какого-нибудь другого места, где высадились без хлопот. Или нашли более изолированное место, что было вполне легко сделать. Но существовала возможность и более дурного развития событий, в результате которого бедные экзофобы вообще перестали существовать.
Угасание некоторых видов жизни на борту Корабля было делом гораздо более распространенным, чем это признавалось капитанами публично и даже наедине с самими собой. Многие пассажиры оказывались слишком хрупкими, чтобы выносить все тяготы долгого путешествия. Других уносили массовые самоубийства и вспыхивавшие локальные войны. Но, как любила напоминать себе Уошен, на месте каждого исчезнувшего гостя появлялась сотня новых; и все они так или иначе пытались закрепиться на каком-нибудь маленьком участке этой огромной роскошной машины.
