Постойте! Но этого не может быть? Потому, что быть не может. Во-первых, не такой уж он и грешник, чтобы вот так вот, за здорово живешь, живьем попасть в ад.
— А кто тебе сказал, что ты живой? — прозвучал в голове холодный металлический голос.
Но он, же испытывает жажду и голод, и потом обычные нужды присущие телу…?
— А может это только тебе так кажется? — спросил голос.
Нет, нет и еще раз нет! — безмолвно закричал Семен. И голос кажется испугался его крика и пропал. Что-то не сходилось. А что именно? Деньги. Вот они вполне ощутимы и заметны, что бу, а не из банка, не с монетного двора, и не вчера на принтере отпечатаны.
Так….И водяные знаки на них имеются. И сумма та…
А вот и нет! Он же пропил тогда энное количество и ровно одиннадцать тысяч быть никак не могло. А это значит…? Значит, что сегодняшнее светопреставление, что он застал на кухне не проделки нечистой силы и происки дьявола, а всего лишь овеществление его сна. Того, что ему приснилось.
Не надо множить сущности без необходимости. Бритва Окамы.
— Вот и славненько, — забубнил сам себе Семен под нос, высыпая мусор с совка в мусорное ведро, — не будем паниковать, преумножать и множить. Оно нам надо? Не надо.
Нас, кстати, Афродита заждалась, пеннорожденная моя. Хотя какая там Афродита…
Куда там этой банальной обольстительнице и богине плотских утех до моей..?
Пихтов лукавил. Боялся сознаться даже самому себе, что писал он не просто хорошенькую барышню, или богиню красоты и любви, а писал он Марго. Маргариту любимую женщину Мастера, в которой совместилось и красота, и ум, и душа. Душа любящая и сострадающая, способная не просто на страсть, а на жертвенную любовь. Впрочем, всякая истинная любовь способна на все. Для неё нет преград и предрассудков. Так уж случилось, что пригрезилось Семену, промелькнула такая женщина в его жизни, но не сложилось. Так же наверное не сложилось у автора романа…И пусть там хоть что говорят. Мир её праху, верной подруге Мастера.
Но, что не она Маргарита, в этом Пихтов был почти на сто процентов уверен. Не описывает человек счастье свое, если таковое есть. Не в человеческой это манере, писать о своем счастье. Ведь сбывшееся счастье скоротечно, его тут же съедает обыденность. Обыденность, кость в горле мечты. О мечте, о неземном идеале пишет любой художник. Иначе его работа лишена всякого смысла.
Наскоро проглотив вчерашнюю холодную картошку в мундире, Семен подумал, что перед сном нужно будет запечь пару картофелин в камине. Какое-никакое, а разнообразие. Опять-таки, посидеть у огня дорого стоит. Это белесое марево за окном начинало его раздражать. В нем не было ни жизни, ни огня. Пустое и мертвое, от него несло холодом человеческого равнодушия.
Все. Пора! Пора работать. Семен тщательно вымыл руки с мылом от липкой картошки и мельком подумал, что воды бы надо набрать впрок. Кто знает, когда она может кончиться?
***
Клавдия Ивановна Ишикова пришла в себя, лишь только забрезжил рассвет, и за окном стало сереть. Обнаружила себя Клавдия Ивановна сидящей в кресле в домашнем халате и в тапочках. О! Господи! — всполошилась пенсионерка, — Что это со мной? Не иначе как удар хватил? Инсульт или инфаркт? Она боязливо прислушалась к своему организму, пытаясь понять, что у неё болит. Сердце или голова? По утрам бывало, то селезенка пошаливала, то почка тянула, то в глазах расцветали красные цветочки, которые тут же теряли лепестки. И эти лепестки, кружась, разлетались в разные стороны, словно в вальсе цветов Штрауса. И от их вальса голова у Клавдии Ивановны начинала кружиться и она, боясь упасть, придерживалась рукой за стенку. Анемия — говорили врачи, ешьте больше яблок и мяса. А как есть? Если от яблок её пучило, а мясо вызывало отрыжку и несварение желудка?
Тщательно проверив свои ощущения и работу организма, Клавдия Ивановна никаких особых болевых ощущений не испытала. Как говаривал её сосед с третьего этажа балагур и весельчак, когда его спрашивали о здоровье: «Если тебе за шестьдесят и ты утром просыпаешься и ничего не болит, значит, ты умер.» Шутник!
Особой бодрости пенсионерка Ишикова проснувшись не испытывала, забыла она давно что такое бодрость. Но и старой развалиной с ломотой в суставах сегодня не была.
Что же случилось? Как она оказалась в кресле? Как она могла вот так вот уснуть? И телевизор выключен, и книгу перед сном не читала, чтобы нечаянно задремать?
Внезапно она с ужасом поняла, что вчерашний день полностью выпал из её памяти. Вроде и не было его. А ведь она бес сомнения что-то делала, куда-то ходила. И раз, и нету…Словно её выключили как холодильник на разморозку, чтобы намерзший лед стаял, и запах ушел, а потом, уже вымытый и чистый включили.
О! Господи! Газ! Вода! Клавдия Ивановна оторвалась от кресла и поспешила на кухню проверить, закрыты ли газовые конфорки, и не бежит ли вода из крана. Только соседей еще затопить мне не хватало!
— Кап….Кап, — скромно, но с достоинством отозвался старый кран, страдавший недержанием. Ему давно следовало заменить какую-то резинку, но эти резинки уже лет двадцать как не выпускались, как и краны, впрочем.
А покупать новый кран Клавдия Ивановна не спешила. Она давно уже привыкла к этой монотонной капели, как к бою настенных часов. Да и лишние траты пенсионерке были не к чему. Газовые конфорки тоже оказались закрыты. Ничего страшного на кухне за время отсутствия хозяйки не произошло. Клавдия Ивановна осмотрелась и вдруг её словно иголкой кольнуло. Двери!
Она пошла к дверям шоркая тапками по полу и тут схватилась за сердце. Двери были прикрыты, но не закрыты на замок, и цепочка, на которую обычно страховалась дверь, застегнута не была. Ограбили! Усыпили хлороформом и ограбили! Догадалась Клавдия Ивановна. И это её предположение все объясняло. И потерю памяти, и то, что уснула она в кресле. Дрожащей рукой набрала на телефоне полицию.
— Дежурный…лейтенант… гав-гав-гав. слушает, — донеслось из трубки.
— Милиция, меня ограбили, — выдавила из себя Клавдия Ивановна, чувствуя, что сейчас расплачется.
— Гав-гав-гав, — отозвалась невнятно полиция. Судя по интонации, дежурного ограбление не взволновало, и он для проформы спросил адрес потерпевшей и что украли.
— Улица Машиностроительная дом 18 квартира 25. Украли всё…., -ответила гражданка, как её только что обозвал полицейский, и не в силах больше себя сдерживать расплакалась.
— Ждите, — холодно отозвался дежурный и повесил трубку.
— У-у-у-у-у! — заугукало в телефоне.
Клавдия Ивановна, еще мгновение послушала гудки, и пошла осматривать квартиру.
