И как реакция - мгновенная мысль.
"...вот странно! Ветерок подул, и спину отпустило..."
Петр улыбнулся - довольный. Подумал: давненько не лечил людей прикосновениями, как библейский - книжный! - Иисус, навыка, однако, не потерял. Ничего, маленький Иешуа, все своим чередом, я и тебя этому научу...
Иосиф, как и многие, вел на длинной веревке ослицу, запряженную в повозку. На повозке сидела Мария с двумя дочками. Иешуа шел впереди. Как взрослый мужчина, которому не пристало праздно сидеть, а положено следить за дорогой: то и дело попадаются крупные камни, их надо столкнуть с пути, колеса не должны на них наезжать.
Вдруг в голове мальчика прозвучал тихий, но очень отчетливый вопрос:
"Ты хотел бы быть таким, как твой отец?"
Иешуа испугался - такого с ним никогда не случалось! - но скорее машинально, по инерции, нежели осознанно, ответил мысленно:
"Да".
Новый вопрос, чуть погромче, но все равно - как бы изнутри:
"А тебе хочется узнать, что хотел от тебя тот толстяк в красивых сандалиях?"
"Да".
Иешуа начал оглядываться по сторонам и увидал шедшего рядом высокого, красивого, богато одетого мужчину. Откуда он взялся? Никого на дороге не было, кроме назаретян...
Встретился с ним глазами, и опять в мозгу прозвучало:
"Я расскажу тебе. Пойдем со мной",
Странно, но Иешуа не испытывал страха, он знал: страх должен быть, но незнакомец казался мальчику таким добрым...
" Ты ангел ?"
"Да".
Мужчина протянул руку, Иешуа взял ее, они отошли к обочине дороги, остановились.
"А родители..." - подумал мальчик, но тут же услышал мысль незнакомца:
"Не бойся, ты их скоро увидишь"...
– А где Иешуа? Мирьям, ты не видела сына? - Иосиф притормозил ослицу, оглянулся по сторонам. Он привычно начинал злиться: опять этот непоседа пропал.
"Иешуа идет с детьми Салмона-кузнеца", - возникла в голове Иосифа успокаивающая мысль.
– С детьми... Салмона... - пробормотал растерянно Иосиф и потянул ослицу дальше.
А Жан-Пьер веселился по дороге в Иершалаим:
– Два богатых извращенца похитили мальчишку у родителей и ведут его к третьему в дом...
– Успокойся, Техник! - Петр резко оборвал Жан-Пьера.
Мало того, что он молол полную чепуху, он еще мешал Петру сосредоточиться на мысленной беседе с мальчиком.
"А ты по-прежнему не боишься. Молодец!"
"Не боюсь. А откуда вы знаете?"
"Я знаю все про тебя".
"Все-все?"
"Все-все".
"А что вам от меня надо?"
Петр почувствовал во рту лимонный привкус - парнишка все-таки робеет.
"Не бойся. Мы сделаем тебе подарок и отпустим".
"Подарок... подарок".
Это слово вихрем завертелось у Иешуа в голове. Петр чувствовал сладкую радость, имбирный запах предвкушения чего-то приятного, еще какие-то запахи и вкусы. Эх, мальчик, мальчик... Нечасто же ты слышал слово "подарок" за свою жизнь.
Петр замолчал. Вернее, остановил мысль-беседу. Думал: сильные эмоции можно почти трогать. Страх - липкий и кислый, радость сладкая, мягкая, как сахарная вата, - вот уж древний продукт! Зависть, ревность - выпуклые, скользкие, горьковатые на вкус. Иногда такая трансформация чувств мешала. Особенно за едой. Ешь, предположим, рыбу, а твой сосед по столу радуется собственной шутке. И рыба получается приторной, как мед... Петру еще повезло. Иные Мастера чувствуют человеческие эмоции как боль, а иные как звуки. Приходится постоянно себя блокировать, чтобы не сойти с ума от моря ощущений. А Петру общение - что лавка с пряностями: все время чем-то пахнет.
Впрочем, бывают и неприятные запахи. Горе, например. Оно пахнет тлением. Страшный запах...
И все же эта ноша - жизненная необходимость для Мастеров. Приходится работать с разными людьми, думающими по-разному, на разных языках. Иной раз в мыслях и хозяину-то трудно разобраться - не то что стороннему человеку, пускай он хоть трижды Мастер. А эмоции у всех одни и те же. Житель двадцать первого века и монах инквизиции радуются, завидуют, боятся совершенно одинаково. Налицо - удобство и простота. Для Мастера, естественно...
Он снова начал мысленный монолог, обращенный к Иешуа. Монолог - ни о чем, просто набор добрых, теплых, успокаивающих слов. Они сейчас были очень нужны мальчишке. Да и Петру - тоже. Иешуа должен научиться думать в резонанс с Мастером. Как близкие люди умеют понимать друг друга с полуслова, так Петр и Иешуа должны - и как можно скорее, времени нет вовсе! - начать понимать друг друга с полумысли. Да что там - совсем без слов, даже мысленных! Импульс поступок. Жесткая причинная связь. Тем более что она должна установиться сейчас и-на долгие годы вперед...
Узкими, извилистыми улочками Иершалаима, то и дело натыкаясь на без устали празднующие компании, Петр, Жан-Пьер и
Иешуа дошли до дома, где их ждал, похоже, славно отдохнувший Кевин.
– Это Давид бен Матари, доктор, ученый. - Петр представил Кевина. Похоже, ты с ним уже знаком. Он посмотрит твою коленку.
– А она у меня и не болит, - весело ответил Иешуа.
Давид-Кевин встал с кресла, улыбнулся знакомцу протянул руки.
Они не раз работали вместе, Кевин знал, как поступит Петр
– Спи! - Петр крикнул - именно крикнул! - громко и резко Маленькое загорелое тело обмякло на вовремя подставленных руках Кевина. Он поднял его и бережно уложил на низкий топчан укрыл шерстяным плащом.
– Пусть поспит, нам нужно все подготовить. Чем меньше он увидит, тем меньше придется чистить ему память
Петр присел возле спящего мальчика, прожил ему ладонь на лоб. Лоб был сухим и прохладным.
– История только начинается- мальчик - тихо сказал Петр. - Твоя и наша История...
– Ксожалению начинаются вечер и темень, - проворчал сзади Кевин.-- А я понятая не имею как зажигается эта чертова лампада.
Аппарат для внедрения психо-матрицы, придуманный и по роенный умельцами из Технической Службы, был довольно громоздким. Массивный деревянный сундук, ящик с простыми геометрическими узорами на крышке. Обыкновенный атрибут обыкновенного жилища обыкновенного еврея. В таком ящике, например. хранят пресный хлеб для Песаха, а в другие дни - что-то другое, что положено хранить. Такие сундуки есть в каждом доме, и в доме Иосифа - наверняка. Техники, открыв ящик, осторожно извлекли из него большой черный металлический параллелепипед и несколько маленьких прозрачных кубиков. Далее на свет появились провода и ажурная сетка.
Плотно закрыв дверь и завесив холстиною окна, Жан-Пьер и Кевин приступили к сборке агрегата. Петр тоже знал и как его собирать, и как им пользоваться, но справедливо решил, что третий в работе профессионалов будет лишним. Он сидел и смотрел на мир но спящего Иешуа. В неровном свете масляных горелок и дешевых жировых свечей - собрали все источники света, какие смогли, - лицо мальчика казалось темно-желтым, почти коричневым. Привычному ко всяким временным передрягам Петру было почему-то зябко, несмотря на жару. Он взглянул на Техников: они слаженно выполняли свою прозаичную работу - для них прозаичную. "Черный ящик" - точный прибор для корректировки самой неточной в мире науки Истории - уже почти был собран, оставалось лишь подсоединить к нему ту самую ажурную сеточку и надеть ее на голову Иешуа. Петр, повидавший - и исправивший! - на своем, статочно длинном профессиональном веку множество сломав, больших и маленьких, все никак не мог избавиться от невесть откуда взявшейся сентиментальности, доселе абсолютно ему несвойственной. Вот он - Мессия, спит перед ним, улыбается чему-то и пускает слюни в подушку. Ангелы не трубят, небеса не раскрывайте никакого божественного света, лишь дрожащие огоньки свечек... В сознании Петра возникло вдруг дурацкое номенклатурное слов "профнепригодность". Ты же Мастер. Ты должен быть хладнокровен, отстранен от происходящего. Все - театр. Ты - режиссер, а не зритель, рыдающий в темноте зала. Почему ты вдруг начал распускать сопли перед этим мальчишкой? Что за идиотские слова: "пенсия", "неполное служебное соответствие", почему они крутятся мозгу? Тебе же всего сорок два!..
