— Как она может вступить в бой? Посмотри на нее!
Хельга мирно похрапывала. За полуоткрытыми губами поблескивали безупречные зубы.
— Обязана, — сказал я мрачно. — Давай шевелись!
В течение пяти следующих минут мы испробовали крики и щипки, лили холодную воду ей на голову, жгли шерстяную тряпку у нее под носом. Ни малейшего результата! После того как мы попытались поднять ее, чтобы поводить по шатру, и не сумели, я понял, что Уолдо прав: Хельга не сможет выйти на ристалище!
Мы обречены.
У нас оставалось двадцать минут. Хельга обязана вступить в бой. Победит она или нет — неважно. Следует только появиться на ристалище вовремя. Если она вступит в бой и проиграет, мы все-таки получим те двадцать процентов нашего выигрыша, которые по правилам не приобщались к следующей ставке.
Я обернулся к Уолдо.
— Пошевеливайся!
— Что?.. Куда?..
— Напяливай ее доспехи! Вступишь в бой вместо нее.
— Что-о-о?!
— Что слышал. — Я протянул ему шлем. — Драться не будешь. Достаточно вовремя выехать на поле боя.
— Но я не могу выдать себя за Хельгу. Я на нее совсем не похож. Ну послушай, Генри! В конце концов, у меня же усы!
— Кто их заметит под забралом?
— Но почему я?! Почему не ты?
— Я ей чуть ли не по пояс, и в ее доспехах буду болтаться и стучать, как горошина в жестянке. А вот тебе они — в самый раз.
— Генри, ты спятил! Я не могу! — Он скрестил руки на груди. — Не хочу!
Двадцать минут. За двадцать минут наживались состояния, сокрушались империи, города стирались с лица земли, целые народы гибли или бывали спасены.
Я сел напротив Уолдо. После пяти лет на юридическом факультете и двадцати лет адвокатской практики настало время проверить, в какой мере я постиг высокое искусство убеждать.
— Подумай, как благодарна будет Хельга, — начал я…
* * *
Он выглядел неплохо. Совсем неплохо.
Правда (я прищурился от солнца), Уолдо был почти в двухстах метрах от меня в противоположном конце ристалища, так что нюансы его посадки в седле я разглядеть не мог. Мне оставалось только надеяться, что он принял к сведению мои последние предостережения: «Молчи в тряпочку, кто бы с тобой ни заговорил. Пару раз взмахни копьем — и падай. Я позабочусь о лошади, а ты возвращайся в шатер и быстро снимай доспехи.
Это могло удаться. Это должно было удаться. Уолдо надо было просто проехать ристалище из конца в конец и не свалиться с седла до того, как начнется драка. Шатер Хельги — самый ближний к ристалищу. Он сможет подъехать к нему почти вплотную.
Доспехи были выкованы на Хельгу, а она выше Уолдо на полголовы. Изо всех сил вытягивая шею, Уолдо сумел прижать глаз к отверстию для носа. И очень разворчался. А, собственно, зачем ему вообще что-то видеть? Боевые кони проходят хорошую выучку, а наблюдения за участниками, выступавшими раньше, убедили меня, что движение по прямой — самое удобное для коня.
Железная Дева должна была проехать совсем близко от меня. Я пожалел, что не увижу выражения ее лица за забралом. Но готов биться об заклад: она хмурится и гадает, почему сорвался ее план.
Медленно поднимался голубой флажок. Когда он опустится, участники начнут съезжаться — сначала рысью, а затем галопом.
Была еще одна мелочь, о которой я предпочитал не думать. Оба будут держать наперевес копье двадцати пяти футов в длину. Даже посмотрев немало поединков, я так и не понял, как они справляются с этой длиннющей штуковиной. В конце концов, я привязал копье Уолдо к луке седла, а закругленный упор засунул между его предплечьем и нагрудником. Шансов на то, что он сумеет ткнуть наконечником во что-нибудь, маловато, но во всяком случае в землю наконечник не уткнется, превращая поединок в прыжки с шестом.
А вот шансов на то, что Железная Дева промажет по Уолдо, не было вовсе. Это, конечно, риск, но в конце концов моего приятеля просто вышибут из седла. Надеюсь, сотрясения мозга не произойдет.
Голубой флажок начал опускаться. Впрочем, особой роли это не сыграло, так как конь Уолдо взял инициативу на себя и зарысил на несколько секунд раньше.
Из-под шлема Железной Девы до меня донеслось сочное проклятие. Она ударила каблуками своего коня, он заржал и рванулся вперед.
Толпа на трибунах умолкла, был слышен только гром копыт.
Не надо быть знатоком, чтобы заметить некоторое различие в стиле двух участников. Железная Дева сидела в седле как влитая, а наконечник ее копья двигался параллельно земле, словно по невидимой проволоке. Я же то и дело замечал просвет между Уолдо и его седлом. Наконечник его копья выписывал петли в пределах вертикального круга в двадцати пяти футах перед ним. Радиус этого круга заметно удлинился, когда конь сменил рысь на галоп.
Раньше я как-то не представлял себе, до чего стремительно способны двигаться лошади. Те, на которых я ставлю на скачках, обычно еле-еле ревматично доползают до финиша. Но Уолдо и Железная Дева сближались с невероятной скоростью.
Их разделяли только сорок метров… двадцать… лязг металла… они каким-то образом разминулись, и зрители испустили крик негодования. Кончик копья Железной Девы поразил Уолдо точно в центр шлема и сорвал его. Шлем покатился по земле, а безголовый рыцарь поскакал дальше.
В моем направлении. Прямо на меня. Когда я метнулся вбок от греха подальше, то не сомневался, что безголовый всадник сию секунду пронзит копьем Хельгу, мирно спящую в шатре. Однако конь в последнюю секунду отпрянул в сторону и вслед за копьем влетел со своей ношей в соседний сектор.
Я ничего не видел за перегородкой, разделяющей секторы, но дикий рев, донесшийся оттуда, поверг меня в трепет.
* * *
Потребовалось две недели для подготовки судебного рассмотрения нашего дела, и Уолдо успел выписаться из больницы. Он настаивал на том, чтобы выступать в суде, но я отговорил его, указывая, что сломанная и скрепленная проволокой челюсть портит его дикцию.
В остальном же голова осталась цела и невредима. Находясь на коне, он был не в силах тянуться вверх в доспехах Хельги, а потому съежился и смотрел в щелку над нагрудником. Копье, сорвав шлем, его не коснулось.
Я полагал, что буду в зале суда один, исключая судью и семерых адвокатов «Турнирных потех». Когда я услышал, как какая-то компания проскользнула в двери после начала заседания, мне было не до них: я слушал претензии «Турнирных потех».
Список вменяемых нам беззаконий и нанесения ущерба был очень и очень впечатляющим. Старший адвокат Данкен Уайтсайд, мужчина весьма энергичного вида, но жестикулировавший крайне неуклюже, потратил на оглашение четыре с половиной часа, однако я свел все его красноречие к трем пунктам:
