Ознакомительная версия.
Окно замолкло, еще более почернело перед рассветом. Ночной бег замер, словно удовлетворенный сделанным.
Утром, ровно в полдевятого Николай сел на свой стул и увидел кривляние графиков на желто-коричневой миллиметровке.
– Майя, что это?
– У нас пошли колебания. Так что отчет тебе сдать не удастся, дорогой! – ядовито заявила Городошница.
Как всегда, возле подоконника, Николай видел Улю. Она была сегодня в мягкой розовой кофте, и ее темная голова со слегка наэлектризованными волосками, выбившимися из пучка, снова казалась серединой цветка.
– Хочу в Австралию, – проговорила Майя, сгребая у него со стола бумаги с графиками.
– Кто брал эти показания с моделей? – спросил Николай.
– Улька, конечно. Надо же так. Я всегда все делала сама. А сейчас вот поручила ей. Нужно же человеку дать хоть какое-то дело. И вот теперь – ни отчета, ни премии. Знаешь, Коль – я кажется, на грани…
– На грани чего? – Николай задумался. – Кстати, почему говорят «на грани»? Ведь грань куба – плоская, состояние весьма устойчивое, обширное. С него – не упадешь.
Уля встала и повернулась так, что из эркера на нее вылился свет.
– На грани, на грани… – проговорил Демура, покачиваясь на стуле. – Нет, не так. На ребре! Вот это будет точно.
Стул вдруг ощетинился, встал на дыбы, ножки заскользили, и Николай свалился назад, на почерневший от грязной швабры паркет, увлекая за собой изрисованный от нечего делать лист ватмана, вороха перфолент, ластики и кучу скрепок.
Он упал неловко, и ему было очень больно.
Имитация
Судя по всему, Нифонтов долгие годы, еще со времени гениального предвидения Выборгского, вынашивал планы широкомасштабного использования технологии лигокристаллов, о чем свидетельствовал один из обнаруженных документов. Почему-то, Анпилогов полагал, что это был блокнот Нифонтова, невесть какими путями затесавшийся в архив опального Явича.
В блокноте писал человек, обладающий полудетским почерком, писал он не слитно, а крупными, похожими на печатные, буквами. Ленику казалось, что он видел этот почерк когда-то в детстве, и это было связано именно с Нифонтовым. «Поперву добыть чудесный минерал, а после делать из него машины, либо какие гайки. Но – чтоб все свое, все в своем дому. Никому из буржуев сам минерал не продавать. Первое: добыть минерал, весь, сколько можно. Второе: делать машины и продавать буржуям. Понастроить заводов, покрыть хоть все земли – и пахотные тож – теми заводами. Третье: народ переуправить. Каждому поставить в дом машинно зеркало и окно – чтоб на себя смотрел и исправлялся, а окно, чтоб за ним глядеть. Четвертое: на деньги от буржуев сделать боевы машины, буржуев согнать, а их народ переуправить. А дальше делать такие повозки-стрелы, чтобы добраться к шустрым на саму вертикаль».
– А хозяин-то блокнота смоделировал нечто очень похожее на нынешнее положение вещей, – пробормотал Леник, – Оче-ч-ень даже похожее.
Дальше шли инструкция, стихи и картинка, и клок газеты.
Пень, как ни в чем не бывало, явился в понедельник на рабочее место и приволок свой позвякивающий портфель.
– Ну, все контрабандные магнитофоны починил? – сурово спросил Анпилогов, по-прежнему ощущая противное жжение в желудке и какую-то гарь во рту.
– Я, кажется, прибыл вовремя? До звонка?
– До звонка, до звонка, как раз за минуту… – проворчал Леник, а сотрудники посмотрели на Пня с усталым осуждением – ведь он пропустил все нелегкие авральные дни.
Пень отвернулся, как часто отворачиваются родители, когда дети несут надоевшие глупости или просят купить ненужную и недешевую вещь. При этом Леонид Михайлович не столько сердился на Пня, сколько боялся возможных неприятностей. Поэтому, когда ближе к обеду в отдел вошел высокий чернявый военный, оправляя под широким ремнем синюю гимнастерку и поскрипывая высокими зашнурованными ботинками, начальник отдела ощутил приступ тяжелой тошноты.
– Подполковник Синицын – представился экзекутор и Анпилогов, скривясь, боком, скептически приоткрывая левый клычок, направился ему навстречу.
– Пень, не вставая, повернулся вместе со стулом навстречу Синицыну и еле заметно покивал головой, напрягая лицо, чтобы не засмеяться.
– Здорово, Паш! – рявкнул Синицын и зачесал пятерней назад все время рассыпавшиеся на прямой пробор пепельные волосы.
– А-аа… вы, собственно знакомы, – играя в просвещенного, развел руками Анпилогов, еще не сообразивший – бежать ему в туалет или обойдется.
– В том-то главная… фишка… хитрость, Леонид Михалыч, что знакомы. Вместе учились… в балетной школе.
Пень хмыкнул. Вид у него был такой, как у тех самых родителей, которые хотят задобрить детей, подкупить чем-то или просто помочь – ведь с ними жить и жить, в конце концов.
– Ты ему покажь, – мотнул головой Пень, – калечки свои продемонстрируй, начальник.
– А стоит? – решил разрядить обстановку и хоть в чем-то оперативно разобраться осторожный Леник.
– Стоит, Леня, – пожевал губами Пень. – Синичка у нас – криптограф со стажем. Он клюет по зернышку, но предпочитает сальце.
Тут Анпилогов представил себе аккуратно разложенное на чистой тарелке с ажурными краями на столе у Веруни кусочек жирной грудинки и ему стало вовсе плохо. Леник кинулся на лестничную площадку, потом по серым гранитным ступеням спустился, зажимая рот, на один пролет, пробежал по выкрашенному темно болотной масляной краской коридорчику и исчез за шершавой, покрытой многолетними наслоениями коричневой краски дверью с черным силуэтом дореволюционного мужчины в шляпе-котелке.
Когда он возвратился на половину Климаши, Пень с Синицыным, притянув ту самую круглую лампу, разглядывали кальки. За ними стоял высокий худой Демура, рассуждал о чем-то, разводил руками, иногда наклонялся над копиями документов, и тогда на глянцевые листы с россыпью карандашных знаков падала ажурная тень его густых волос, стоящих ореолом надо лбом.
– Ты!!! – завопил Анпилогов, выкатив глаза на Пня. – Где взял!.. Кх-х-ххх! – заглотнулась буква в его крупное нутро, – Как посмел?!
– Да ну тя, Леник… – отмахнулся Пень, – ты бы получше программировал сейф. А то – тоже мне… цифири выставил.
– Ладно, ладно, ребята, не ссорьтесь, – небрежно попытался их успокоить подполковник Синицын, – Здесь мы имеем минимум три очень интересных вида кодировки. Первый – это инструкция. Тут, по всей видимости, зашифрован довольно длинный текст, возможно и основной принцип действия огневой машины. Предполагаю, что химические формулы используемых веществ – не зря документ связан с простым, но все же механизмом – какие-то технические характеристики. Далее – картинка с лосем. Это такой вид стеганографии – тайнописи, где может быть зашифровано все, что угодно, но смею предположить, что здесь принцип основного узла. И – стихи… Леса, озера, лунный свет… Вот – и не знаю, – Синицын пожал плечами, усиленными ватным подбивом синей гимнастерки и погонами с перекрещенными телефонными трубками, обозначавшими войска связи, – Ох, не знаю, не знаю пока…
Ознакомительная версия.
