Лев Портной - Амурет

Помню, как я смущенно жался к дверям в коридоре у соседки, которой принес безмен по поручению мамы. Мне было семь лет и я переходил во второй класс. Рядом со мной, согнувшись надвое, сосредоточенно пыхтел, натягивая резиновые сапоги, сын соседки, Сережка. Он был старше меня на два года. Увидев меня, он сразу же спросил:

- Гулять пойдешь?

Этот вопрос застал меня врасплох, потому что выражение "пойти гулять" мы с Сережкой, - это было совершенно очевидно, - понимали по-разному. Для меня оно означало качаться на качелях у подъезда или пускать кораблики в канаве, в крайнем случае - кататься на велосипеде вокруг дома, - одним словом, находиться в таком месте, которое было видно из окон нашей квартиры и откуда я мог быть вызван родителями домой при первой необходимости. Для Сережки же пойти гулять значило нечто иное, потому что на качелях он не качался и кораблики не пускал, а, проходя мимо канавы, топил наши. Выйдя из дому, он истошным голосом вызывал на улицу своего друга Мишку из третьего подъезда, и через минуту они скрывались за углом нашего дома. Возвращались они поздно. Я в это время уже лежал в постели. Однако возвращение Сережки никогда не оставалось для меня незамеченным, поскольку оно всегда сопровождалось скандалом. И я слышал сквозь тонкую стену зычный голос тети Любы, сережкиной мамы:

- Явился, негодник! Опять допоздна шлялся! А ну снимай ремень!

Тут же слышался плач Сережки:

- Мамочка, не надо! Я больше не буду!

Следовавшие за этим вопли свидетельствовали о том, что его мама ему не верила. Больше всего меня удивляло то, что каждый раз на следующий день Сережка как ни в чем не бывало куда-то уходил и опять возвращался поздно, прекрасно зная, что его отлупят. Поэтому предложение пойти с ним гулять одновременно и пугало, и манило обещанием приобщиться к миру Сережки, наверняка необыкновенно интересному, раз ежедневная порка и та - недорогая цена для него. Однако мне не хотелось быть вечером лупленным - раз, а два - я очень сомневался, что меня с Сережкой отпустят, и потому не знал, что ему ответить. Но вмешалась тетя Люба:

- Иди, иди, - сказала она мне. - Я твоей маме скажу, что ты с Сережкой пошел, она тебя отпустит. А ты, - это уже Сережке, - присмотри за Женей, чтоб с ним не случилось чего! И смотри мне, чтоб пришел не поздно, Жене спать надо рано!

Через несколько минут мы свернули за угол нашего дома и пошли в сторону Волкова кладбища. Сережка шел быстро, и я почти бежал, едва поспевая за ним. По дороге он объяснил мне покровительственным тоном, что я хотя и "малышня", но вообще "чувак нормальный" и, если буду держаться за него, то есть за Сережку, то все будет клево. Завершил он свой монолог многозначительным вопросом:

- Прикидываешь?

Я ответил, что прикидываю, хотя, что именно я прикидываю, не знал. Тут Сережка неожиданно остановился и схватил меня за руку.

- Стой! - прошипел он.

Я испуганно посмотрел на него. Сережка застыл на месте, сделав страшные глаза. Проводив его взгляд, я увидел какого-то мужчину в сером костюме, который медленно шел шагов на десять впереди нас.

- Кто это? - спросил я.

- Тихо ты! - огрызнулся Сережка.

И тогда я сообразил, что этот тип в сером костюме - бандит или американский шпион. А Сережка - молодец! - выследил его! И сейчас мы узнаем, куда этот бандит идет, заявим в милицию и прославимся. Я это моментально понял и почувствовал себя вовлеченным в какую-то невероятную историю, о которой потом напишут книжку, что-нибудь вроде "Судьбы барабанщика" или "Дыма в лесу". А тетя Люба узнает о том, что ее сын - герой, и ей станет стыдно за то, что она его лупила. Мы продолжали красться за человеком в сером костюме, который, ни о чем не подозревая, куда-то шел и курил на ходу сигарету. Небрежным взмахом руки он бросил окурок и это послужило сигналом.

- Скорее! - воскликнул Сережка и бросился к недокуренной сигарете.

Он поднял этот окурок, взял его в рот и сделал несколько жадных затяжек.

- Слава богу, не потухла! - сказал Сережка.

Я испытал одновременно и глубокое разочарование и большое облегчение, потому что, сказать по правде, хотя уже и знал, что в жизни всегда есть место подвигу, но не был готов так внезапно его совершать, рискуя жизнью, меня бы предупредил кто накануне. А потом Сережка протянул окурок мне и сказал:

- На, кури.

Понятно, что ударить в грязь лицом я не мог, и, зажав в зубы замусоленный фильтр, несколько раз дунул в него, поскольку, по моим представлениям, именно это называлось курением. После этого я окончательно почувствовал себя в команде Пашки Квакина.

Вскоре мы подошли к пруду, на берегу которого уже сидела компания ребят, игравших в карты. Среди них был и Мишка из третьего подъезда.

- Курить есть? - сразу же спросил он подошедшего Сережку.

- Не-а, - ответил Сережка.

Тут еще кто-то спросил его:

- А это еще что за хвост с тобой?

Я сразу почувствовал себя как-то неловко, потому что "хвост" относилось ко мне и как самому обыкновенному хвосту, оказавшемуся в неудобном положении, мне захотелось спрятаться за сережкину спину.

- Это Женька, парень что надо! - вступился за меня Сережка и грозно добавил, - Кто его тронет, будет иметь дело со мной.

Ободренный такой поддержкой, я почувствовал себя уверенней и присоединился к ребятам, но сел подальше от воды, хотя давно уже не верил в бабушкины сказки о чудовище, живущем в пруде.

С того самого дня я больше не качался на качелях и не пускал кораблики в канаве перед домом, а все свободное время проводил на берегу пруда возле Волкова кладбища, и вскоре не только перестал бояться вылазки страшного зверя на берег, но и сам лез в воду. А вечером на упреки бабушки снисходительно посмеивался над ее суеверием, твердо уверившись, что никакого чудовища нет и никогда не было.

Недалеко от того места, где мы обычно собирались, находилась коса, - узкая полоска суши, доходящая чуть ли не до середины пруда. Она была не прямой, а плавно изгибалась в левую сторону. Причем изгиб был таким изящным, как будто некогда какой-то великан поставил на землю циркуль, чтоб описать окружность, начал от берега, отчертил пятую часть круга прямо по воде, да и бросил эту затею. Одним из наших самых любимых развлечений было состязание в беге по косе с завязанными глазами. Победителем становился тот, кто добегал до конца и там нырял в воду. Удавалось это немногим, большинство либо сбивались с пути и слетали в пруд раньше, либо спотыкались и, чтобы не растянуться на песчаном грунте косы, прыгали в сторону и под хохот толпы уморительно плюхались в воду. Я же был единственным, кто неизменно выигрывал в этих состязаниях. Я сразу понял две вещи, которые и позволяли мне всегда оставаться победителем. Во-первых, нельзя бояться упасть, поскольку именно от страха бегущий спотыкается и падает. Во-вторых, бежать нужно по кругу, бежать так, будто ты тросом длиною в радиус привязан к центру окружности. Из-за того, что я все время выигрывал меня прозвали Чемпионом Косы. Однако очень скоро прозвище сократилось на слово "чемпион", некоторое время я побыл Косой, а ко второму классу стал Косым. Причем с этим я настолько сжился, что, если кто-либо из сверстников называл меня по имени, я несразу соображал, что он обращается ко мне. О происхождении этого прозвища никто никогда не вспоминал и не задумывался. Иногда меня дразнили косым, и мне это было вдвойне обидно, потому что никакими врожденными дефектами я не страдал. Но в конце концов это прозвище сыграло роковую роль в моей жизни, о чем, если сказать положа руку на сердце, я ни капельки не жалею. Дело в том, что благодаря этой кличке я познакомился с Леной, которая впоследствии стала моей женой.