- Естественно. Полиция постоянно пользовалась этой удобной опцией при выяснении мотивов преступлений.
- Густав, а насколько разрушительно для самих ячеек их изучение?
- Пока я не видел признаков повреждений - да, именно повреждений, так как интерферотрон показывает на экране событие с цветной и объемной текстурой, по которой можно судить о его целостности или дефектах. Кстати, все события имеют разное качество. Мне попадались иногда весьма ущербные образцы. Но ради эксперимента я однажды решил исследовать воздействие многократных фокусировок на одной из ячеек и не обнаружил никаких последствий. Любые изменения сразу бы отразились на текстуре объекта: поверхность, скажем так, "здорового" события - гладкая, розоватая и глянцевая, а у "поврежденной" ячейки - в трещинах, тусклая и желтая. Я встречал и другие дефекты поверхности - вмятины, выпуклости, борозды, но их смысл и происхождение пока остаются для меня загадкой. Для меня также непонятно, насколько качество ячейки сказывается на всей событийной цепочке.
- Вы не исключаете возможности воздействия на ячейки через интерферотрон?
- Нет. Любое исследование, как принято считать, разрушительно. Впрочем, до сих пор я не смог зафиксировать каких-либо мутаций ни в одной ячейке, хотя, вероятно, должен существовать способ внешней коррекции событий. Но я даже не берусь предположить, к какой цепной реакции приведет вмешательство в структуру хотя бы одной ячейки. Все известное нам мироздание может рассыпаться, как калейдоскоп, и сложиться каким-нибудь другим образом.
Густав сделал глоток виски. Богенбрум помолчал некоторое время, мысленно что-то сопоставляя, и, отхлебнув из бокала, задал очередной вопрос:
- А эта ячейка, или событие, - как их можно соотнести по размерам с нашим внешним миром?
На лице Густава появилась самодовольная улыбка.
- В том-то и прелесть моей теории, уважаемый Франц, что событие как таковое не имеет никаких координат. Оно бесконечно велико или бесконечно мало, - это уж как вам понравится. Оно не материально и не идеально, будучи и тем, и другим. Каждое событие участвует в любом явлении - настоящем, прошлом или будущем, происходящем где угодно во Вселенной. Наше с вами существование - это всего лишь произвольное скольжение по ячейкам согласно вектору, сложенному стрелками. Я, таким образом, нанес решающий удар по искусственному представлению о том, будто внешний мир движется и изменяется, а мы развиваемся вместе с ним. Отнюдь нет: мы - всего лишь небольшое возмущение, проносящееся вдоль ячеек, подобно шару, запущенному блуждать по многочисленным бесконечным лабиринтам. Инерция движения рано или поздно исчерпывается, в зависимости от встречающихся на пути интерференций, и возмущение затихает: мы воспринимаем это как смерть. "Слоеный пирог" вечен и неподвижен. Он бесконечно велик или мал, - это не играет роли. События установлены в своей данности, и никому не суждено их изменить. Для "пирога" совершенно безразлично, существуем мы или нет: если бы он мог что-нибудь чувствовать, то воспринимал бы нас как внутренний ветер. Моя теория имеет несколько важных следствий. Во-первых, "слоеный пирог" допускает скольжение вдоль него - или внутри него, если хотите - по любому маршруту, какими угодно зигзагами. Нам с вами только кажется, что мы движемся линейно: кто может поручиться, что две минуты назад мы не свернули куда-нибудь, вторгшись в чужое пространство, или же не стали двигаться в обратном направлении? Одновременно с нами (хотя понятия времени здесь совершенно иррелевантны) внутри "пирога" может перемещаться произвольное число возмущений, движущихся сколь угодно причудливыми кривыми, но каждому из них, вероятнее всего, собственное движение представляется поступательным и равномерным. Во-вторых, то, что воспринимается как реальность, - уникально для каждого субъекта и имеет неповторимый характер. Это следует из того, что невозможно следование более, чем одного возмущения, вдоль одной и той же интерференционной трассы. Скажем, я двигаюсь вот так: а ваша траектория выглядит, возможно, следующим образом: Но, в те моменты, когда мы воспринимаем друг друга как явления, наши трассы пересекаются или расположены параллельно.
- Извините, что перебиваю вас, Густав, но какова природа этих возмущений? Из-за чего они возникают?
- Точного объяснения дать не могу, но подозреваю, что как возмущения, так и наличие "дефектных" событий - результат статического напряжения внутри "пирога" и, если можно так выразиться, внутренних сейсмических явлений.
- Следует, таким образом, понимать, что субъекты, то есть, мы с вами, существуем исключительно благодаря нестабильности "пирога" и с достижением им полного успокоения попросту исчезнем?
- "Пирог" не может успокоиться или, наоборот, раскачаться. Все, что находится внутри него, существует всегда и никогда, происходит постоянно или - с другой точки зрения - вообще не происходит. Индивидуальное восприятие здесь зависит от того, на какие интерференционные вихри или гребни, реализуемые в виде явлений, наталкивается возмущение вдоль своей трассы. Но, поскольку "пирог" вечен, у меня нет оснований полагать, будто присутствующие внутри него процессы куда-либо исчезнут. Возвращаясь к моим объяснениям: третьим следствием является полный отказ от понятия времени. Его попросту нет. Время - это то, что субъективно представляется возмущению при следовании вдоль интерференционной трассы. Самый наглядный пример: нам жалко какую-нибудь бабочку-однодневку, но мы с уважением относимся к человеку, прожившему 200 лет. Но кому ведомо, чья трасса длиннее? Говоря о смерти, следует понимать ее шире. Та картина гибели, что мы видим здесь, в нашем мире, - возможно, лишь изменение направления трассы, ожидающее всякое возмущение. Покойник бегает среди нас, кричит, размахивая руками, но мы его не видим: у нас другие векторы. Он свернул и ушел в смежные пространства. Возмущение, естественно, имеет конечный характер, но сколько еще ему предстоит сделать подобных поворотов, витков? Однако, когда время отсутствует, по большому счету, все равно - где начало, конец или середина. Все существует постоянно и всегда. Я - не философ и не задумывался достаточно глубоко над многими вещами, надеясь, что кто-нибудь сделает это лучше меня.
Густав вздохнул, понимая, что никто и никогда не станет за него доводить до конца эти идеи. То же самое подумал и Богенбрум. Он спросил:
- Какие именно принципы вы использовали в конструкции интерферотрона?
- О, это достаточно несложно. Я использовал стандартные гравитационные датчики SQWE-765 фирмы "Манасиба", но внес небольшие изменения в модули сопряжения. Выглядит это так.
