«Об обыкновенной!»- прокричал Коля и повертел двушку из-под телевизора напоказ.
Женщина перестала катиться; видно, гора кончилась. «Ах, двушка! – сказала она, и Коля почувствовал на себе ее ласковый взгляд. – Считай, что Тина тебе эту двушку подарила. Хорошо?»
«Нет, не хорошо», – сказал Коля и пошел от ласкового взгляда прочь. Он отправился к Верещагину – петь новую песню ему. Он разбудил Верещагина звонком в дверь, спел ему песню и получил гонорар – чашечку крепкого чая из чайничка, который Верещагин вдруг обнаружил стоящим посреди комнаты.
Он был полон до краев, и Верещагин понял, что не выпил ни капли приготовленного им чудесного напитка. Он очень удивился этому.
Но мальчик Коля отказался от гонорара. «Фу! – сказал он, отпив всего глоток. – Это очень горький чай». И поставил чашечку на пол рядом с чайничком.
«Ну-ка, давай я выучу твою песню наизусть, – сказал Верещагин. – Ты пой и пой, а я буду слушать. Мне достаточно четырех раз, чтоб запомнить любую песню».
«А мне одного, – сказал Коля. – Даже половины раза иногда хватает».
«Зато я создал Кристалл», – похвастался Верещагин, выпил чай и выучил песню, – как обычно, с четвертого раза.
197
Впрочем, дело не в этом. И вообще, хватит о мальчике Коле, с ним и так уже все ясно, вся его дальнейшая жизнь как на ладони, вся его будущность просматривается легко: он вырастет и станет рядом с Верещагиным, почти в один рост, они будут приятелями; может быть, даже на «ты», – конечно, не так скоро, со временем, когда, например, Верещагину исполнится девяносто, скажем, лет, а мальчику Коле, скажем, шестьдесят, но не в этом дело… Бесспорно, станут ходить друг к другу в гости, и Верещагин купит даже рояль, чтоб его друг, знаменитый композитор, мог, приходя, наигрывать ему свои новые музыкальные произведения – причем не только песни, но и сонаты, прелюдии, симфонии, а также сочинения немыслимых ныне форм, которые изобретет и откроет мальчик Коля – выдающийся новатор в области музыки, – и все это не фантазия, не авторская выдумка, это факт, о котором можно говорить, что он свершившийся, хотя и в будущем, ведь будущее существует наряду с настоящим, только впереди и чуть сбоку – что чуть сбоку, это, кстати, неопровержимо докажет цепочкой сложнейших математических построений младший брат мальчика Коли; я даже могу совершенно точно сообщить, какого цвета рояль купит Верещагин – цвета опавшего и уже чуть подгнившего, но еще довольно свежего кленового листа, на который, однако, уже раза два наступили. Потому что к тому времени этот цвет станет самым модным – смешно сказать, но девчонки тех лет будут красить веки и уши в цвет подгнившего кленового листа и делать такого же цвета педикюр, а газеты станут выпускаться на бумаге бледно-палевого цвета, и в них будут ругаться промышленные предприятия за то, что они как всегда отстают от моды и мало еще окрашивают в ходкий цвет товары широкого потребления, как-то: брюки, магнитофонные ленты, носовые платки, телескопы, секундные стрелки, пуговицы, обложки школьных учебников, пирожные «наполеон», фасады зданий, парики, компьютеры, стекла очков, реанимационные установки, плавки, газированную воду, наручники, синтетические фрукты, пододеяльники, летающие тарелки, противозачаточные пилюли, воду рек, озер и морей, детские коляски, дубленки, сигаретный дым, – так что ввиду отставания промышленности рояли цвета опавшего, но еще довольно свежего кленового листа будут большой редкостью, приобрести этот дефицитный товар Верещагину поможет девочка Вера, к тому времени заведующая городским торговым отделом, и еще у Верещагина будет паркеровская авторучка с ирридиевым пером, анодированным рением под кленовую гниль, которую привезет ему из заграничной командировки на Международный симпозиум математиков-антропологов младший брат мальчика Коли.
Черт возьми, книга уже подходит к концу, а еще столько надо успеть. Например, познакомить читателя с этим самым младшим братом мальчика Коли, который впоследствии привезет Верещагину из заграничной командировки паркеровскую ручку с ирридиевым пером, искусно имитированным под подгнивший, но еще довольно свежий листок клена.
И о самом Коле надо еще кое-что добавить, и о Тине, и о совсем забытой нами девочке Вере – она немало похлопочет, прежде чем сумеет раздобыть для Верещагина рояль модного цвета, что же касается Тины, то, бросив свой технический вуз, она станет, как и мать, врачом, будет регулярно следить за здоровьем Верещагина и примет у него первый инфаркт.
Итак, сначала о младшем брате мальчика Коли. Не знаю, успею ли об остальных. Надо бы!
Мне могут возразить: зачем описывать этих еще бездействующих в общественном смысле по причине малолетства людей, если они никакого влияния на сюжетные коллизии нашего повествования не оказывают, или, говоря попросту, в этой книге пришей кобыле хвост?
Это верно – к делу они отношения не имеют, и все-таки описать их автор считает нужным. Потому что все труды и хлопоты Верещагина, без представления о том, какое поколение идет ему на смену, покажутся бессмысленными – глупыми и пустыми.
Всегда следует думать о том, какой язык приделают завтра к колоколу, отлитому сегодня.
198
Итак, рос у мальчика Коли младший брат. Четыре года ему теперь было. Внимание на себя он обратил еще в трехлетнем возрасте, когда однажды вечером, сидя на полу, посреди комнаты, тихо сказал: «Если три больше, чем два, то, значит, триста больше, чем двести».
«Молодчага! – сказал тогда отец. – Голова у тебя варит».
«Не варит, – серьезно возразил сын. – У меня в голове происходят совсем другие процессы».
«Жена! – заорал ошарашенный отец, и жена прибежала из кухни вся в слезах, потому что резала там для приготовления ужина лук. – Ты послушай, что он говорит!» – «Что он говорит?»- спросила жена, вытирая слезы и распространяя луковый запах.
Но сын занимался уже другим делом – он силился разломать заводного цыпленка и на просьбы отца повторить умное слово «процессы» упорно отмалчивался, а в конце концов даже заплакал, не сумев разломать цыпленка, но в этом нет ничего удивительного, так как тот был сделан из толстой, в миллиметр почти толщиной, жести.
«Ненормальная семья», – сказала жена и ушла обратно на кухню. Запах же лука остался и наполнял комнату весь вечер.
Ему было три с половиной года, когда однажды – тоже вечером – он сообщил, что в наступающую ночь его ожидает очень важное событие. «Какое?»- поинтересовался отец. «Ко мне придет тетка», – объяснил сын и подробно описал, как эта тетка будет выглядеть. Она оказалась довольно-таки страшноватой – у нее должны были быть красные ногти и вокруг головы много тоненьких и неподвижных лучиков, что-то вроде нимба.
