— Мне становится страшно.
— Так и должно быть. Но кто-то должен узнать, Кэтрин, а браслету уже не хватает сил удерживать меня на краю могилы. Не думаю, что он испортился — он лечит не хуже, чем прежде, — просто он решил, что пришел мой срок. Когда-нибудь он решит то же и о тебе.
Кэтрин тронула пальцем второй предмет, похожий на рукоять меча.
— Что это?
— Оружие летуна. Он держал его в руке изнутри крыла. Оно прорастало сквозь крыло, как коготь летучей мыши. Летун показал мне, как его вынуть. Теперь оно тоже твое.
Кэтрин уже трогала рукоять, но на этот раз, когда ее пальцы обхватили рукоять, она почувствовала дрожь, идущую изнутри. Она ахнула и разжала пальцы, как если бы, ухватившись за палку, обнаружила вдруг, что это хвост гадюки, ядовитой, скользкой, извивающейся твари.
— Да, ты почувствовала его силу, — одобрительно кивнула вдова Грейлинг. — Оно работает только для того, кто носит браслет.
— Я не могу его взять.
— Лучше возьми, чтобы сила его не пропала даром. Если бренчалки явятся на землю, хоть у кого-то будет средство против них. А до тех пор ему найдется и другое применение.
Кэтрин, не касаясь рукояти, опустила оружие в карман, и оно легло там, твердое и тяжелое, как камень.
— А вы им пользовались?
— Однажды.
— Как?
По лицу вдовы скользнула затаенная улыбка.
— Я лишила Вильяма Допросчика большой ценности. Приговорила его к земле, как обычного человека. Я думала его убить, но его не оказалось в летающей машине, когда я сбила ее с неба.
Кэтрин рассмеялась. Не ощути она силы оружия, могла бы принять рассказ вдовы за обычные старушечьи выдумки. Но теперь у нее были основания доверять собеседнице.
— Вы могли бы убить шерифа позже, когда он приезжал осматривать столбы казни.
— Я почти решилась. Но что-то всегда останавливало мою руку. А потом шерифа сменил другой, а за ним третий. Шерифы приходили и уходили. Иные были не более жестоки, чем требовала их должность. Я больше ни разу не прибегала к оружию, Кэтрин. Чувствовала, что его сила не безгранична, что ее надо сберечь до времени, когда придет настоящая нужда. Но использовать его для защиты… это, я думаю, другое дело.
Кажется, Кэтрин поняла ее мысль.
— Мне пора домой, — сказала она, стараясь держаться так, словно они с вдовой заканчивают обычный разговор о покупках на следующий раз. — Извините, что с головой так вышло.
— Не за что извиняться. Не ты в том виновата.
— А с вами что теперь будет, вдова?
— Я истаю, медленно и плавно. Может, еще увижу следующую зиму. Но не думаю, что доживу до новой оттепели.
— Прошу вас, возьмите назад браслет!
— Послушай, Кэтрин. Для меня ничего не изменится, возьмешь ты его или нет.
— Я еще слишком молода для такого. Я просто девчонка из Шилда, дочь санника.
— А кем, по-твоему, была я, когда нашла летуна? Я была такой же. В твоей силе и храбрости я убедилась.
— Сегодня я дала слабину.
— Все же ты пошла мостом, хоть и знала, что можешь встретить Гаррета. Я в тебе не сомневаюсь, Кэтрин.
Кэтрин встала.
— А если бы я не потеряла вторую голову… если бы Гаррет меня не поймал… вы бы мне это отдали?
— Я собиралась. Не сегодня, так в следующий раз. Но давай будем справедливыми — Гаррет помог мне решиться.
— Он все еще там, — напомнила Кэтрин.
— Но наверняка думает, что ты не пойдешь обратно через мост, хоть это и будет стоить тебе платы за паром в Ярроу. Он станет спокойно ждать, пока ваши дорожки снова пересекутся.
Кэтрин подобрала пустой мешок и двинулась к двери.
— Верно.
— Увидимся с тобой через месяц. Передавай поклон отцу.
— Передам.
Вдова Грейлинг открыла дверь. Небо на востоке, над Ярроу, потемнело. Скоро покажутся первые звезды, а через час и совсем стемнеет. В небе еще кружили вороны, но они уже ленивее взмахивали крыльями, собираясь на ночлег. Хоть Великая Зима и отступила, вечера были холодны по-прежнему, как будто ночь оставалась последней твердыней, где укрылась от неизбежного поражения зимняя стужа. Кэтрин знала, что успеет замерзнуть задолго до того, как дойдет до калитки у переправы, где собирают дорожную пошлину. Отправляясь в путь, она натянула шляпу и шагнула на разбитую дорогу перед домиком вдовы.
— Ну, Кэтрин, будь осторожна. Остерегайся бренчалок.
— Буду остерегаться, вдова Грейлинг.
Дверь за ней закрылась. Кэтрин услышала, как лег в пазы засов.
Она осталась одна.
Кэтрин стала спускаться по знакомой тропинке от реки. Она и при свете дня была крутовата, а в сумерках становилась скользкой и коварной. Сверху ей виден был Двадцатиарочный мост — светящаяся ниточка поперек темной ленты реки. В гостиницах и домах, стоящих вдоль моста, горели свечи, а вдоль парапета пылали смоляные факелы. Северный конец, где чинили просевшую арку, был еще на свету. Телегу, перегородившую дорогу, убрали, и движение с берега на берег шло обычным порядком. Кэтрин слышала мужские и женские голоса, лающие окрики десятников, вопли пьяных и визг шлюх, равномерное поскрипывание и всплески мельничных колес, вращавшихся под пролетами.
Дойдя до развилки, Кэтрин остановилась. Направо — самая короткая дорога к парому. Налево самый пологий и ровный спуск к мосту — дорожка, по которой она пришла днем. До этой минуты она точно знала, как поступит. Свернет к парому, как обычно, как от нее ждут.
Но сейчас она опустила руку в карман и сжала пальцами оружие летуна. Дрожь рукояти больше не пугала ее. Вещица уже срослась с ней, словно Кэтрин владела ею много лет.
Девочка вытащила рукоять. Она блеснула в сумерках — а ведь прежде казалась тусклой. Даже если бы вдова не объяснила, что это такое, сейчас сомнений не оставалось. Предмет рассказывал о себе костям и коже, нашептывал объяснение без слов.
Говорил, на что способен и как добиться его повиновения. Советовал не тратить без нужды силу, оказавшуюся в ее руках. Кэтрин должна распорядиться ею мудро, ведь другой подобной в мире не существует. В маленькой вещице крылась власть. Власть сокрушить стены. Обрушить мосты, башни и летающие машины. Уничтожить бренчалку.
И смять в лепешку обычного человека, если Кэтрин того пожелает.
Она должна была проверить.
Последняя стая ворон кружила над головой. Она навела оружие, и внезапно в голове возникла точная оценка числа целей, дальности и расположения каждой. Каждая ворона отчетливо выделялась среди других, так что девочка могла бы назвать всех по имени.
Она выбрала одну неуклюжую птицу. Все другие остались за пределами ее внимания, вылиняли, словно актеры, ушедшие со сцены. А эту последнюю птицу она знала теперь как родную. Чувствовала, как ее крылья разрезают холодный воздух. Чувствовала мягкость взъерошенного оперения, кружево тонких косточек под ним. Ощущала в клетке ребер сильное биение сердца и знала, что сердце это остановится, повинуясь ее желанию.
