— В себе? — уточнил я, начиная понимать.
— Да, он до сих пор со мной, — кивнул Гнев, пристально глядя на меня. — Хочешь взглянуть, Меркурио? Может, это избавит тебя от сомнений?
У меня возникло чувство, что я на пороге чего-то страшного, но у меня нет иного выбора, кроме как взглянуть этому страху в глаза.
— Не знаю.
— Тогда я решу за тебя.
Гнев поднял руку к лицу. Взялся за маску горгульи и стянул ее.
И я осознал, что мы почти идеальная противоположность друг другу. Я был живой плотью, обернутой вокруг сердцевины из мертвых механизмов. А он был механизмом, окружающим сердцевину из мертвой плоти. Когда на меня уставился безликий череп, я увидел: внутри него что-то есть — нечто еще более древнее, чем Блистательное Содружество. Нечто бледное и мумифицированное, нечто с пустыми глазницами и тонкими губами, растянутыми в ухмылке над потемневшими зубами.
И лицо в руке Гнева сказало:
— Я никогда не хотел этого забыть, Меркурио. До тех пор, пока ты не придешь ко мне.
* * *
Я с трудом сохранял хладнокровие, но к моменту возвращения в Великий Дом моя решимость была абсолютной. Я совершенно точно знал, что намерен сделать. Все время своего существования я служил императору каждым своим атомом. Я научился любить его и восхищаться им — и за его гуманизм, и за мудрость, с какой он правил Блистательным Содружеством. Он был хорошим человеком, пытающимся создать лучший мир для своих подданных. Если бы я усомнился в этом, мне было бы достаточно вспомнить то сочувствие, которое он проявил к Вратсе, или его отвращение к политическим методам, применяемым в тех частях Содружества, которые еще не подчинились его просвещенному правлению.
И тем не менее он совершил нечто ужасное, неслыханное. Все когда-либо совершенные им славные и благородные поступки, все достойные уважения деяния — все они опирались на фундамент преступления. Самим своим существованием империя была обязана тому единственному зловещему поступку.
И что с того, если произошло это тридцать две тысячи лет назад? Разве преступление становится меньшим злом, если оно произошло десять тысяч лет назад, а не на прошлой неделе? Мы имеем дело не с полумифическими деяниями далеких предков. Человек, убивший своего брата, все еще жив и абсолютно дееспособен. И теперь, зная это, могли я допустить, чтобы он прожил еще один день, не вспомнив об ужасе содеянного?
Я задавал себе эти вопросы, возвращаясь домой. И всегда приходил к одному и тому же выводу.
Ни одно преступление не должно остаться безнаказанным.
Разумеется, я сообщил о грядущем возвращении задолго до того, как добрался до Столичного Нексуса. Император был вне себя от радости, узнав, что я благополучно пережил путешествие на Джулакт, и уже предвкушал услышать новости, которые я привезу.
Я не собирался его разочаровывать.
Он пребывал в том же теле, в каком я его видел перед отлетом — не было ни новых покушений, ни случайных ранений. С трона он встал с бодростью, отнюдь не свойственной его кажущемуся возрасту. Он выглядел даже моложе, чем до моего отлета.
— Рад твоему возвращению, Меркурио.
— Возвращаться всегда хорошо.
— У тебя есть… новости? Ты не хотел говорить подробно по каналу сверхсветовой связи.
— Новости есть, — подтвердил я.
Император взглянул на крестообразный шов в потолке:
— И эти новости, несомненно, лучше обсудить в условиях абсолютного уединения?
— Вообще-то в этом нет необходимости.
В его глазах мелькнуло облегчение:
— Но у тебя есть что сообщить мне?
— Есть, и немало.
— Этот предмет у тебя в руке… Он похож на пулю, которую ты мне показывал. Ту самую, с надписью.
— Это она и есть. Держите… можете теперь оставить ее себе.
Не дожидаясь ответа, я бросил ему пулю. Рефлексы у старого тела все еще остались превосходные: император с легкостью ее поймал.
— В ней нет пыли, — заметил он, разглядывая застекленный кончик.
— Теперь нет.
— Ты нашел?..
— Да, я нашел место происхождения той пыли. И выследил предполагаемого убийцу. Можете быть уверены: больше никогда о нем не услышите.
— Ты его убил?
— Нет, он все еще такой же, каким был.
Наверное, он уловил двусмысленность моих слов, потому что на его липе появилась тревога:
— Я ожидал несколько иного результата, Меркурио. Я ожидал, что злоумышленник будет предан суду или в крайнем случае казнен. Ожидал увидеть тело, чтобы покончить со всеми сомнениями. — Его взгляд стал пристальным. — Ты точно уверен, что с тобой все в порядке?
— Никогда не ощущал себя лучше, господин.
— Я… встревожен.
— Бояться нечего. — Я протянул руку, приглашая его спуститься с трона. — Почему бы нам не прогуляться? Нет ничего такого, чего мы не могли бы обсудить в парке.
— Ты никогда не советовал мне что-то обсуждать за стенами дворца. Тут что-то не так, Меркурио. Ты не такой, как всегда.
Я вздохнул:
— Тогда позвольте все прояснить. Мы сейчас в глубине Великого Дома. Если я взорву энергетическую установку в моем животе, мы с вами прекратим существование во вспышке света. И хотя внутри меня нет антивещества, этот ядерный взрыв легко нанесет такой же ущерб, какой мог нанести убийца, если бы поместил бомбу в ту пулю. Вы умрете — не просто ваша марионетка, а вы сами, тот, что плавает сейчас над нами, — и прихватите с собой большинство из тех, кто сейчас находится в Великом Доме.
Император моргнул, с трудом постигая смысл моих слов. Могу представить, насколько они его поразили — после стольких тысяч лет верной службы.
— Ты неисправен, Меркурио.
— Нет. Более того, я никогда еще не функционировал настолько хорошо, как сейчас. После отлета я восстановил доступ к уровням памяти, которые считал утраченными еще с первых дней империи. И заверяю вас, что взорвусь, если вы не выполните в точности мои требования. А теперь встаньте с трона и выйдите в парк. И даже не думайте позвать на помощь или рассчитывать на то, что какая-нибудь страховочная блокировка внутри меня вас защитит. Сейчас вы в моей власти. И могу заверить: вам не остается ничего иного, кроме как подчиняться каждому моему слову.
— Что ты собираешься сделать?
— Заставить вас заплатить.
Мы вышли из покоев. Пошли по золоченым коридорам Великого Дома — император на несколько шагов впереди меня. Мы проходили мимо чиновников, слуг и неразумных прислужников. Никто ничего не сказал и не сделал, все лишь кланялись в соответствии со своим статусом. Они видели только императора и ею самого доверенного помощника, шествующих по своим делам.
