- И не боятся?
- Чего им бояться - у них есть вера, религия.
- Мне бы такую веру.
- Знаешь, если бы у тебя появилась вера, ты бы очень быстро разучилась думать, - сказал Джозеф. - Если отдаться целиком какой-то одной идее, то в голове просто не останется места для чего-то другого.
- Вчера, - тихо произнесла Мари, - мне только того и хотелось. Я рада была бы ни о чем не думать и целиком отдаться какой-нибудь идее, которая спасла бы меня от страха
- Господи, какого еще страха? О каком ты говорил страхе? - пожал плечами Джозеф.
- Если бы у меня была вера, - проговорила Мари, не обращая внимания на его слова, - то я бы знала, как себя приободрить. Я просто не умею выводить себя из этого дурацкого состояния...
- Боже... - пробормотал себе под нос Джозеф и рывком сел.
- Я всегда была верующей, - сказала Мари.
- Баптисткой.
- Нет. Тогда мне было лет двенадцать. Я перестала верить - потом.
- Ты никогда мне не рассказывала.
- Да нет же - ты знаешь...
- Какая еще вера? Гипсовые святые в ризнице? Или нет - какой-то специальный, собственный святой, к которому ты обращала свои молитвы, да?
- Да.
- И что же - он отвечал на них?
- Ну, немного. Один раз. А потом - нет. Ни разу больше. За долгие годы - ни разу. Но я все равно продолжаю молиться.
- Что же это за святой?
- Святой Иосиф.
- Значит, святой Иосиф. - Он встал и с оглушительным бульканьем налил себе воды из стеклянного графина. - Проще говоря, Джозеф, да?
- Это совпадение, - сказала Мари.
Некоторое время они в упор смотрели друг на друга. Затем Джозеф отвернулся.
- Надо же - гипсовые святые... - проговорил он, отхлебывая воду.
- Джозеф! - прозвучал голос Мари в повисшей тишине.
- Что?
- Возьми меня за руку, пожалуйста. -Ох уж эти женщины... -вздохнул Джозеф, после чего подошел и взял жену за руку.
Через минуту она вдруг выдернула у него руку и спрятала ее под одеяло. Рука Джозефа так и осталась в воздухе, пустая. Мари закрыла глаза и сказала дрожащим голосом:
- Надо же... Это вовсе не так здорово, как я себе представляла. На самом деле, когда я проделывала это в уме, было даже гораздо приятнее.
- Господи... - только и сказал Джозеф. Затем встал и направился в ванную.
Мари выключила свет. Теперь лишь тоненькая желтая полоска светилась под дверью ванной. Мари вновь прислушалась к своему сердцу. Оно стучало ужасно быстро - не меньше ста пятидесяти ударов в минуту. И вновь изнутри ее тела исходил какой-то отвратительный дребезжащий гул, как будто во всех костях завелись трупные мухи - и теперь жужжат, жужжат, жужжат... Она пыталась смотреть перед собой, но глаза ее будто перевернулись внутрь и видели только сердце. Сердце, которое разрывалось на части в грудной клетке.
В ванной шумела вода. Мари слышала, как муж чистит зубы.
- Джозеф!
- Да, - отозвался он из-за закрытой двери.
- Пойди сюда.
- Что тебе нужно?
- Я хочу, чтобы ты обещал мне кое-что. Пожалуйста, прошу тебя...
- Но что?
- Сначала открой.
- Я спрашиваю - что? Что именно? - раздался голос из-за закрытой двери.
- Обещай мне...- начала Мари и запнулась.
- Ну что, что тебе обещать? - спросил Джозеф, прервав затянувшуюся паузу.
- Обещай мне... - снова начала Мари и снова замолчала.
На этот раз муж ничего не сказал. Мари обнаружила, что ее сердце стучит в унисон с часами. Где-то за окном скрипнул фонарь.
- Обещай мне, если что-нибудь... случится... - услышала она свой голос - такой глухой и далекий, будто она стояла в миле отсюда, - ...если что-нибудь случится со мной, то ты не дашь похоронить меня на этом кладбище, рядом с этими мерзкими катакомбами!
- Ну, не глупи, - отозвался Джозеф из-за двери.
- Ты обещаешь? - переспросила Мари, глядя расширенными глазами в темноту.
- Зачем ты заставляешь меня обещать всякие глупости!
- Обещай, пожалуйста, обещай... Ты обещаешь?
- Утром ты поправишься, дорогая, - продолжал твердить он.
- Все равно обещай - иначе я не усну. Я смогу заснуть только если ты скажешь, что никогда не оставишь меня там. Я не хочу, не хочу стоять там.
- Ну честное слово! - воскликнул Джозеф, теряя терпение.
- Пожалуйста... - умоляла Мари.
- Ну почему я должен обещать тебе такие вещи, почему? - всплеснул он руками. - Завтра тебе будет лучше. И вообще... Лучше представь, как бы ты замечательно смотрела"! в этих катакомбах - где-нибудь между мистером Гримасоу и мистером Разиньротом, а? - Джозеф заразительно рассмеялся. - Вставили бы тебе в волосы бугенвиллию...
Мари молча лежала в темноте.
- Ну разве не здорово? - спросил он сквозь смех из-за двери.
Она ничего не ответила.
- Как ты думаешь? - переспросил он.
Внизу на площади послышались чьи-то тихие шаги - и удалились.
- Эй! - позвал он, продолжая чистить зубы.
Мари лежала, вперив глаза в потолок, и грудь ее часто-часто вздымалась - и все чаще и чаще, воздух вырывался из ее ноздрей, а в уголке рта показалась тоненькая струйка крови. Глаза ее были широко распахнуты, руки неистово терзали края простыни.
- Эй! - снова окликнул он из-за двери.
Мари не ответила.
- Господи... - бормотал себе под нос Джозеф. - Да точно тебе говорю. - Он влез головой под струю и начал полоскать рот. - Уже завтра утром...
Со стороны ее кровати не доносилось ни звука.
- Странные все-таки существа эти женщины, - сказал Джозеф, обращаясь к своему отражению в зеркале.
Мари все лежала на кровати.
- Точно тебе говорю, - продолжал бубнить он, с бульканьем полоща горло антисептиком, затем громко сплюнул в раковину. - Завтра утром ты встанешь и побежишь...
Ни слова в ответ.
- Скоро они закончат чинить автомобиль.
Ни слова.
- Ты погоди, утро вечера мудренее. - Джозеф открутил крышечку и стал протирать лицо освежителем. - Думаю, закончат чинить уже завтра. Ну в крайнем случае - послезавтpa. Ты ведь не против провести здесь еще одну ночь?
Мари ничего не отвечала.
- Не против? - переспросил он.
Никакого ответа.
Полоска света под дверью расширилась.
- Мари!
Он открыл дверь.
- Спишь?
Она лежала, глядя перед собой расширенными глазами, грудь ее тяжело вздымалась.
- Ну, значит, спишь, - заключил он. - Спокойной ночи, дорогая.
Джозеф лег в кровать.
- Устала, наверное.
Она не ответила.
- Устала... - повторил он.
За окном ветер качал фонари. Комната была темной и длинной, как туннель. Через минуту Джозеф уже дремал.
А Мари все так же лежала с открытыми глазами, и грудь ее то поднималась, то опускалась, и на руке тикали часы...