Но как раз туман больше всего и убедил скептиков в реальности наблюдаемых событий. Можно не согласиться с радиограммой, но поди поспорь с физикой!
С рекомендацией расслабиться Типунов в конце концов согласился вполне, приказав завхозу выдать по двести граммов водки на индивида и добавив две бутылки коньяка от себя - кутить так кутить. Коньяк, как все на станции знали, был особенный - его предполагалось выпить в ноябре по случаю окончания зимовки. Однако о какой зимовке теперь могла идти речь?
– Я не понять, - молвил Шеклтон, прожевав помидорину и моргая. - Почему смерть Антарктида? Изъясни.
– Чего тут не понять, - махнул рукой Непрухин и, задев флягу со спиртом, едва успел ее подхватить. Покачал в руке, подумал и поставил на стол. - А, ладно, не будем о грустном. Ты мне, Ерема, лучше про ваших утконосов расскажи, очень я ими интересуюсь, а вот живьем сроду не видел. Они крякают или как?
Шеклтон наморщил лоб, пытаясь вникнуть в смысл вопроса. Так и не вникнув, смастерил из ладони подставку и уронил в нее лицо.
– Отстань от человека, - прогудел Ломаев, со смаком жуя хлебную корку. - Вчера приставал, позавчера приставал, сегодня пристаешь. Дались тебе эти утконосы. Он их, может, и в глаза не видел.
– Как это не видел, когда он из Австралии? Скажешь, он и кроликов не видел? Или кенгуру?
Ломаев ухмыльнулся в бороду.
– По-твоему, у них там утконосы в каждом пруду резвятся? Ну вот ты, скажем, из России. Расскажи-ка, как у нас медведи по улицам табунами ходят. Гостям интересно.
– Иди ты, - буркнул Непрухин и вновь устремил взгляд на Шеклтона. - Нет, правда…
– Мьедвэд? - поднял голову Шеклтон. - Что есть?.. О, бэр!.. Ноу, бэр - не есть в Аустралиа. Коала есть. В зуу… в зуупарк… Утконос в зуупарк есть тоже. Я ходить видеть.
– Он из Ньюкасла, - пояснил Ломаев. - Сколько тебе раз говорить? Большой город. Откуда там утконосы, кроме как в зоопарке?
– Не знаю, - сказал Непрухин и вздохнул. - Я как думал? Пришел на ихний пляж, разделся,
прыг в воду, а утконосы - только фр-р-р в разные стороны. Так и шустрят. И крякают. Думал, там у них искупаться нельзя, чтобы не напугать утконосов…
Прислушивающийся с видимым напряжением австралиец решительно замотал головой:
– Утконос пугать - нет. Не надо. Данджер… опасность. Ядовитый спур… как сказать русски?
– Шпора, - перевел Ломаев и гулко икнул.
– Йес, ядовитый шпора на задний нога. Пугать - не надо. Только самый глупый человек. Умный - не пугать.
– Ясно, - кивнул Непрухин, тщетно пытаясь побороть икоту. - А они - ик! - крякают?
– Ноу. Зачем?
– Ну как зачем? - удивился Непрухин. - Утконосы все-таки. Были бы дятлоносы - долбили бы что-нибудь. А так должны крякать. Скажешь, нет?
Шеклтон долго думал.
– Должны, - согласился он наконец. - Но не крякают.
– Ты на Непрухина внимания не обращай, - сказал Шеклтону Ломаев. - Ему утконосов подавай, или бушменский язык выучить, или еще чего. Лет сорок назад из него получился бы нормальный романтик с горящими глазами.
– А сейчас? - заплетающимся языком спросил Шеклтон. - Кто есть сейчас получился?
– А сейчас - Непрухин. И этим все сказано.
– Так почему они не крякают? - упрямо спросил Непрухин.
– Ты стебешься или правда глупый? - поинтересовался Ломаев.
– Догадайся.
– А вот выкину тебя наружу, чтоб гостей не изводил, - побродишь ты там, ежик в тумане… поищешь утконосов.
– И у тебя юмор на нуле, - тяжко вздохнул Непрухин. - Убийца. Ничего же не видно. Заплутаю и замерзну, что тогда?
– Похороним. Только ты не замерзнешь. Спорим?
– Это почему?
– Потому что спирт при минус двадцати не замерзает. Сколько ты в себя влил?
– Шуточки у тебя… - обиженно пробурчал Непрухин.
Ломаев замолчал. Оба знали, что во время прошлой зимовки во время внезапно начавшейся пурги в двух шагах от станции насмерть замерз нетрезвый дизелист. Отошел по малой нужде…
– Извини.
– Ладно, проехали. Давай-ка еще выпьем по чуть-чуть. За утконосов.
– Опять? - задвигал бородой Ломаев. - Ну как… Мы все-таки немного ближе к ним стали, нет?
– Чуть-чуть ближе, кажется, - подумав, согласился Ломаев. - Только с другой стороны. А за утконосов твоих я пить не стану, сам пей. Давай-ка лучше еще раз за Антарктиду-матушку, светлая ей память, и за зимовку несостоявшуюся… Помянем! Налей!
– Почему помянем? - спросил Шеклтон, мучительно пытаясь не уронить голову на стол, однако с готовностью подставил кружку. - Уай? Почему рашен званый обед?
– По кочану, - угрюмо сказал Ломаев. - Выпьем. Забыв, что нельзя, чокнулись. Выпили.
– Ты что, не слышал, что за столом Жбаночкин сказал? - с усилием ворочая непослушным языком, спросил Непрухин. - Э! Андрюха, ты куда?
Опираясь на стол, Эндрю Макинтош мучительно тщился подняться с табурета, имея сильный крен на правый борт. («Щас улетит», - определил Непрухин.) Через секунду бортовой крен австралийского магнитолога сменился глубоким дифферентом на корму, и жертва русского гостеприимства, попятившись, наткнулась на дощатую стену, по коей и сползла на пол, задрав тощие колени выше головы на манер паука-сенокосца.
Немедленно вслед за тем австралиец уронил голову на грудь и продолжил мирный сон.
– Готов, - с пьяной улыбкой констатировал Непрухин.
– Ну, хоть не под стол нырнул, - рассудительно заметил Ломаев. - Не трогай его, пусть отдыхает.
– Почему поминки? - повторил вопрос настырный Шеклтон.
Непрухин сражался с непослушным лицом, пытаясь состроить кривую ухмылку.
– Ты хочешь сказать, что наша работа будет продолжена, так? Ты, наверное, хочешь еще сказать, что работы в связи с переездом континента на новое место у нас э… о чем это я? Да! Работы у нас будет даже больше, чем раньше, и… это… она станет еще интереснее? Так? А вот хрен нам всем! Одно дело околополюсный район, на фиг никому, кроме нас, не нужный, и совсем другое э-э… Тихий океан. Купол когда-нибудь растает, а под ним, сам понимаешь, нетронутые ископаемые, бери да вывози. Лакомый кусочек. Да если бы только ископаемые! - Непрухину все же удалось состроить ухмылку. - Тут э… много чего, кроме ископаемых. Ничейной территорией Антарктиде уже не быть, зуб даю. Сколько лет продержится Вашингтонский договор, как ты думаешь?
– Хватил - лет! - глухо, как в бочку, прогудел Ломаев. - Недель, а не лет. А то и дней. Вот увидишь, набросятся со всех сторон, как псы, и порвут Антарктиду на части. Всякая дрянь, какую и на карте-то не вдруг найдешь, начнет кричать, что у нее, мол, здесь исконные национальные интересы. Сверхдержавы - те кинутся в первую очередь- Тут такой клубок завяжется, что мало не будет. В лучшем случае мирно поделят кусок, в худшем перегрызутся между собой, и гран мерси, если не начнут войну. А нас - в шею, чтоб под ногами не путались. Что в Антарктиде есть научные станции, это хорошо, это готовые форпосты, только скоро их займут совсем другие люди. - Он насупился и, помолчав, добавил: - Вот так вот.
