— Свои права? — Диллон ядовито улыбнулся. — Да, разумеется. Твои права.
Он посмотрел налево.
— А ты ничего не хочешь сказать в свою защиту?
Голик поднял глаза. На его губах висели остатки пищи. Он как-то по-идиотски оскалился. Потом безразлично пожал плечами и вернулся к своему занятию.
Тогда Диллон обратился к остальным.
— То, что Голик не желает говорить, еще не означает, что он — сумасшедший. Он просто немногословный человек. Честно говоря, судя по тому, что я видел, ему удается выражать свои чувства так же хорошо, как и всем остальным. Ведь мы не ораторы.
— Именно так, — нерадостно пробормотал Боггз.
— Дело в том, что он по-прежнему будет работать с тобой. Он член твоей бригады и, пока не совершит чего-либо более опасного, чем молчание, все останется как есть. У вас у всех одно дело. Поверьте мне, вы научитесь не обращать внимания на Голика и на его некоторые особенности. Он всего-навсего такой же несчастный страдающий сукин сын, как и мы с вами. Что означает, что он не более безумен, чем остальные.
— За исключением того, что от него дурно пахнет, — с отвращением фыркнул Рейнз.
— И он псих, — добавил Боггз.
Диллон выпрямился.
— Послушайте, вы раздуваете из мухи слова. Я сталкивался с подобными случаями. Причиной всему является безделье. Люди начинают заниматься сначала едой, потом вшами, а потом друг другом. Да, Голик чем-то отличается от вас. Но он не хуже и не лучше остальных.
— Он смердит, — пробормотал Рейнз.
Диллон предупреждающе посмотрел на него.
— Никто из нас не представляет собой ароматный букет. Бросьте эту ерунду. У вас есть работа, которую надо выполнять. Втроем Это хорошая работа.
— Даже и не просите об этом, — опять пробубнил Боггз.
— А здесь никто никогда ничего не просит. Вы принимаете все, что дается, и стараетесь выполнить как можно лучше. Только этот путь ведет к выживанию. Для вас и для всех остальных. Это не тюрьма на Земле. Вы можете взбунтоваться, но журналисты не сбегутся, чтобы выслушать ваши жалобы. Вы просто сами же осложните свою жизнь. Или умрете.
Боггз беспокойно зашаркал ногами.
— А теперь послушайте меня. Желающие быть фуражирами найдутся. К тому же, хочу заметить, Андруз сейчас находится не в очень-то добродушном настроении. Я не стану просить его перераспределить обязанности и сменить установившийся распорядок.
Огромный человек ободряюще улыбнулся.
— Так что поторопитесь заняться своими обязанностями и не попадаться на глаза старшему офицеру сегодня. Может быть, вам повезет, и вы сами найдете лекарство для себя.
— Шансы на это есть, — уже с меньшей горечью в голосе отозвался Рейнз. Диллон вселил в него надежду.
— Вот так-то лучше, — сказал огромный человек. — Думайте только о деле, и вы перестанете замечать Голика. Вы фуражиры. Вы знаете, к чему это обязывает. Это охота на поверхности за провизией и полезным оборудованием. Как мы знаем из предыдущих изыскательных экспедиций, благородные горняки имели очень полезную привычку присваивать запасы своих работодателей и прятать их в маленькие личные кладовые и другие уютные местечки, которые они вырубали в скале в надежде, что смогут контрабандным путем вывезти их и продать на рынке. Таким образом они пытались увеличить свои доходы. А мы заинтересованы в дополнительном снабжении.
Он продолжал:
— Я не желаю больше выслушивать никаких возражений и что-либо обсуждать. Если вы будете упорствовать, то помните, что есть и более тяжелые работы, которые надо выполнять. Вы должны работать, чтобы помочь своим товарищам. Вы должны делать это, чтобы доказать мне свою лояльность. И я не хочу больше ничего выслушивать о бедном Голике.
— Да, но… — хотел было возразить Рейнз, но его остановил устремленный на дверь-взгляд Бота. Голик тоже поднял глаза. Диллон медленно повернулся.
В дверях стояла Рипли, рассматривая столовую, где при ее появлении наступило полное молчание. Она оглядела всех, ни на ком не остановив взгляда. Подойдя к раздаточной линии, она равнодушно изучала совершенно одинаковые подносы. Дежуривший на раздаче заключенный, державший в руке манипулятор, бесцеремонно уставился на нее. Взяв ломоть хлеба из пластиковой корзины, Рипли снова обвела глазами зал, пока ее взгляд не задержался на Диллоне.
Андруз и его помощник тоже молчали, как и все осужденные. Старший офицер задумчиво наблюдал, как лейтенант подошла к столу огромного человека и остановилась. Он тут же вернулся к еде.
— Как я и думал, мистер Эрон. Как я и думал.
Его помощник нахмурился, все еще не сводя глаз с Рипли — Вы это предсказывали, сэр. Что теперь?
Андруз вздохнул.
— Ничего. По крайней мере, сейчас. Ешьте.
Он взял вилку и ткнул ею в центр коричневой массы на под носе.
Рипли стояла позади Боггза, прямо напротив Диллона. Четверо мужчин решительно не хотели замечать ее присутствия, уткнувшись в еду.
— Благодарю вас за все те слова, которые вы произнесли на похоронах. Я никогда не думала, что буду таким образом реагировать на что-либо столь бесполезное, как слова. Признаюсь, что ошибалась на этот счет. Я хочу, чтобы вы знали, что я оценила вашу речь.
Огромный человек упорно не отрывал глаз от тарелки, ковыряясь в еде с решительностью, которая производила впечатление. Но она не уходила. Тогда он все-таки посмотрел на нее.
— Вам не следует находиться здесь. Не на Фиорине… здесь у вас не было выбора. А в этой комнате, с нами. Вам следует быть в лазарете, к которому вы прикреплены. В стороне.
Рипли откусила кусок хлеба и принялась энергично его пережевывать. Благодаря каким-то добавкам к обезвоженной основе он был почти вкусным.
— Я проголодалась.
— Клеменз мог бы принести вам что-нибудь.
— Мне стало скучно.
Диллон от расстройства даже положил вилку.
— Я не знаю, почему вы сделали это. Есть вещи куда более худшие, чем скука. Я не знаю, почему вы заговорили со мной. Вы же совершенно не знаете меня, лейтенант. Я же убийца и насильник. Я насиловал женщин.
— В самом деле? — она удивленно подняла тонкие, но все же не полностью сбритые брови. — Должно быть, я вас здорово раздражаю.
Вилка Боггза замерла на полпути ко рту. Рейнз нахмурился. Один Голик продолжал есть, не обращая ни на что внимания. Диллон некоторое время колебался, но потом его тяжелое лицо медленно расплылось в улыбке. Он кивнул, и Рипли села на оставшийся пустой стул.
— Вы верите, сестра?
— Во что? — спросила Рипли, вгрызаясь в кусок хлеба.
— Во что-нибудь.
— Не очень, — не задумываясь ответила она.
Диллон сделал широкий жест рукой, обводя весь зал и его обитателей.
— А у нас есть вера. Не очень большая, если честно, но есть. Она не требует много места, Компания и правительство не смогут отобрать ее у нас. У каждого человека есть своя часть веры. В таком месте, как здесь, она не просто полезна, она чертовски необходима. Иначе человек отчаивается, и в отчаянии теряет свою душу. Правительство может отобрать у тебя свободу, но не душу. Конечно, на Земле все по-другому. Но это не Земля. Это даже не солнечная система. Отсюда люди все видят иначе. Как заключенные, так и свободные люди. Мы менее, чем свободны, но более, чем мертвы. И только вера хранит нас. Ее у нас много. Хватит и на вас, лейтенант.
