Наконец Он приказал своим подручным:
— Уберите это.
Толстяк сглотнул слюну и спросил:
— За борт?
Он вел себя так, как будто решить, убить меня или нет, было все равно, что решить, понадобится ему кусок веревки в будущем или можно его выбросить.
— Нет. Глуп и не обучен, но может пригодиться. Бросьте его обратно в карцер.
— Есть, босс.
Они выволокли меня за дверь, В коридоре Толстяк сказал:
— Давай ему ноги распутаем, пусть сам идет.
— Заткнись, — ответил Тощий.
Крошка была на месте, когда мы вернулись, но даже не шелохнулась; ее, видно, угостили еще одной дозой голубого света. Перешагнув через нее, они бросили меня на пол. Тощий рубанул меня ребром ладони по шее, чтобы я отключился. Когда я очнулся, их уже не было. Я, развязанный, сидел возле Крошки.
— Что, досталось? — спросила она взволнованно.
— Угу, — согласился я, и меня всего передернуло. — Чувствую себя девяностолетним стариком.
— Всегда легче, если не смотришь на Него, особенно если не видишь глаз. Отдохни немного, тебе станет лучше. — Она посмотрела на часы. — До посадки всего сорок пять минут. Вряд ли нас побеспокоят еще раз.
— Как?!
Я даже подпрыгнул.
— Я там был всего час?
— Даже меньше. Но кажется, всю жизнь. Я знаю.
— Чувствую себя как выжатый лимон. — Я нахмурился, припомнив кое-что. — Слушай, Крошка, я ведь не очень-то испугался, когда они за мной пришли. Я был намерен требовать объяснений и немедленного освобождения. Но Ему я вообще ни одного вопроса не задал.
— И не задашь. Я пробовала. Вся сила воли уходит как в песок, и чувствуешь себя кроликом перед удавом.
— Да, ты права.
— Ты понимаешь теперь, Кип, почему я обязана была воспользоваться малейшим шансом, чтобы удрать? Ты мне не верил, веришь ли ты мне сейчас?
— И еще как.
— Спасибо. Я всегда говорю, что мне плевать на чужое мнение, но на самом деле это не так. Мне обязательно нужно вернуться к отцу и все рассказать ему, потому что он один-единственный человек на свете, кто просто поверит моим словам, каким бы бредом они ни казались.
— Понятно. Но как ты очутилась в Сентервилле?
— В Сентервилле?
— Там, где я живу. Где «Майский жук» вызывал «Крошку».
— Я туда не собиралась. Я рассчитывала приземлиться в штате Нью-Джерси, желательно — Принстоне, чтобы быстро найти отца.
— Здорово же ты промахнулась.
— Думаешь, у тебя бы лучше вышло? Я бы справилась, да вот руки у меня тряслись. Управлять этими кораблями нетрудно: возьми курс и лети, не так, как с ракетой. К тому же мной руководила Мэмми. Но пришлось тормознуть при входе в атмосферу, чтобы скомпенсировать вращение Земли, а как это делается, я толком не знала. Я залетела далеко на Запад, они уже гнались за мной по пятам, что делать, я просто не знала, и вдруг услышала твой голос на волне космического диапазона и решила, что все уже в порядке… и очутилась здесь. — Она развела руками. — Извини, Кип.
— Что ж, ты его посадила по крайней мере. Как говорят пилоты, каждая посадка, с места которой можно уйти собственными ногами, считается удачной.
— Но мне жаль, что я втянула тебя в историю.
— Это пусть тебя не волнует. Похоже, что кто-то все равно должен был впутаться. Слушай, Крошка… А что у Него на уме?
— У них.
— У них? Да ведь те двое ничего не значат. Они у Него просто на побегушках,
— Я не Тима и Джока имею в виду, они хоть плохие, да люди. Я — о Нем и о других его соплеменниках.
Да, я был явно не в лучшей форме, меня три раза заставляли терять сознание, я не выспался, и вообще никогда в жизни не доводилось мне сталкиваться ни с чем подобным. Ведь все, это время, пока она не упомянула, что у Него могут быть соплеменники, мне подобная мысль даже в голову не приходила: и одного такого казалось больше чем достаточно.
Но коль скоро был один, то, значит, могли быть и тысячи, миллионы, а то и миллиарды ему подобных. Я почувствовал, как у меня трясутся поджилки.
— Ты их видела?
— Нет, я видела только Его. Но мне говорила Мэмми.
— Так, Но чего же все-таки они хотят?
— Еще не догадался? Наверное, готовят вторжение. Мне показалось, что воротник рубашки впился в горло, хотя на самом деле он был расстегнут.
— Каким образом?
— Точно не знаю.
— Они что, хотят всех нас перебить и захватить Землю?
— Может, — она замялась, — кое-что и похуже.
— Превратить нас в рабов?
— Видишь ли, Кип, сдается мне, что они едят мясо.
Я проглотил комок в горле:
— Веселенькие мысли у маленькой девочки.
— По-твоему, они мне по душе? Поэтому-то я и хотела сообщить отцу.
И сказать-то больше нечего. Сбываются старые-старые страхи, издавна терзающие человечество. Отец рассказывал, что, когда был он мальчишкой, по радио транслировалась фантастическая передача о вторжении с Марса — полнейшая выдумка, но перепугала всех до чертиков. Однако в наше время люди не очень верят в подобные истории: с тех пор, как мы высадились на Луне и облетели Марс и Венеру, существует общее мнение, что космос — безжизненная пустыня. И вот, пожалуйста…
— Крошка, они с Марса? Или с Венеры? Крошка покачала головой.
— Нет, они издалека. Мэмми пыталась объяснить, но мы с ней обе запутались.
— Но, по крайней мере, они из Солнечной системы?
— Вот здесь-то я и запуталась. И да и нет.
— Как же это может быть?
— Ты у нее спроси.
— Хорошо бы, — вырвалось у меня. — Плевать мне, откуда они. Мы их все равно перестреляем, если не будем при этом на них смотреть.
— Дай Бог!
— Все сходится. Ты, значит, говоришь, их корабли — что летающие тарелки, настоящие, конечно, не метеозонды… Да, они нас давно уже изучают. А это значит… это значит, что не очень-то уж они в себе и уверены, хоть и страшны так, что от одного их вида молоко скиснет. А то бы они давно загнали нас в угол, как охотники дичь. Но коль они этого не сделали, мы, значит, можем с ними справиться, если, конечно, правильно возьмемся за дело.
Она энергично кивнула:
— Я тоже так думаю. Я надеялась, что папа найдет верный путь. Но, — нахмурилась она, — мы мало что о них знаем, а папа всегда учил меня не быть самонадеянной, особенно если не хватает данных.
— Все равно я уверен, что мы правы. Слушай, а кто твой отец? И как тебя зовут по-настоящему?
— Мой отец профессор Рейсфелд. А меня зовут Патриция Уайнант Рейсфелд. Ничего себе имечко, да? Зови уж лучше меня Крошкой.
— Профессор Рейсфелд… А что он преподает?
— Как, ты не знаешь? Совсем ну чего не знаешь? Он же нобелевский лауреат!
