- Ты ненормальная или кто?
- А что такое?
- Как он одет?!
- Это ты на шорты намекаешь? Ну, знаете ли! Я еще должна за его гардеробом следить! И вообще! Иди к нему и объясняйся по этому поводу сам! А то, если я попрошу уважаемого мэтра снять шорты, он может меня правильно понять...
Дальнейшее развитие конфликта я не наблюдала, но на открытие семинара московская знаменитость явилась именно в белых шортах. Живописная была пара: он - весь этакий вот, а рядом - инструктор обкома в душном костюме и при галстуке.
Перед началом сверили списки участников семинара. Возле двух имен прочерки. Нет Санечки... Нет Санечки... Беспокойство укусило мое сердце.
И нет еще одного человека. Инна Инина. Это еще кто? Я ее не знаю. Стоп. Фамилию я внесла в список с подачи Дара. Талантливый поэт, как он сказал. Адрес? Надо же, всего два квартала от здания обкома. Да я сейчас сбегаю!
Бегом, бегом, по пятнистой тени от листвы платанов, по осыпавшимся оранжевым колокольцам неведомой мне лианы, заполонившей балконы домов на тихой улочке. Бегом, бегом, сквозь пахнущий кошками подъезд, бегом, бегом, на пятый этаж по темной лестнице, ступеньки которой давно нуждаются в услугах дантиста.
Над дерматиновой дверью висит на проводах звонок, вырванный из бетонного гнезда. Я пытаюсь позвонить, потом просто стучу в косяк двери. Щелкают по линолеуму каблучки, распахивается дверь, и... Я слепо щурю глаза. Передо мной стоит Женщина Рыжее Лето...
Я лепечу что-то. "Простите великодушно... Инна Инина... семинар... приглашение..." Она долго молчит.
Затем, тщательно выговаривая слова, произносит совершенно непечатную фразу, из которой явствует, что поэты, по глубокому убеждению Женщины Рыжее Лето, стадами не ходят, что товар это штучный, и собирать их где бы то ни было в количестве трех есть абсурд, разве только если перед отправкой на лесоповал, а посему она лично в этих детских забавах не принимает никакого участия и в дальнейшем просит ее не беспокоить... И так далее, и тому подобное.
Да холера ее возьми, пусть себе говорит, что угодно, но за ее спиной, на стене прихожей висит отличный портрет пастелью. Санечкин портрет.
Когда дверь захлопнулась, до меня наконец дошло, что вот сию секунду из этого самого дома меня выставили.
Я села на ступеньку возле квартиры Женщины Рыжее Лето и призадумалась. Но особо переживать было некогда: там семинар открывают...
Я быстренько сотворила роскошный букет и положила его к двери негостеприимной квартиры.
Семинар благополучно открыли и без меня. А Санечка так и не пришел. Зато Дар сегодня блистает. В кулуарах он занялся самым неблагодарным делом: объяснять "чайникам", что они именно чайники, бездарям, что они таковы и есть, спекулянтам и конъюнктурщикам - соответственно. Через час его уже ненавидел весь семинар, а какая-то юная рифмоплетка и вообще рыдала в туалете. Экий однако неудобный в обиходе характер...
Я чего-то такое сквозь зубы Дару сказала. Он переменился в лице и ушел.
В девятом часу заседание закрыли. Московский гость, окруженный небольшой толпой поклонников, отягощенных подозрительно булькающими сумками, отбыл в гостиницу. Остальные участники семинара разбрелись по своим делам. И, как ни странно, я осталась одна.
Это бывает. Это мне знакомо: каждый из тех, кто хотел бы пригласить меня в свою компанию, почему-то думает, будто я уже обязательно приглашена другими. И со спокойным сердцем не приглашает к себе. Вот интересно: а если мне когда-нибудь понадобится помощь - финансовая, деловая, физическая, человеческая - они тоже будут думать, что я обойдусь без каждого из них?
Что-то я устала. Я медленно спускаюсь по широким ступеням здания обкома. На последней меня останавливают двое робких людей.
- Простите, пожалуйста... мы вот случайно узнали... Это здесь литературный семинар?
Так. Эти еще откуда? Самотек, что ли? Так мне селить их некуда, пусть тогда ночуют на столе инструктора! В его кабинете! Я грозно смотрю на них.
Ба! Знакомые все лица... Передо мною, тиская потными руками толстенькие папки, стоят двое немолодых свежеиспеченных поэтов, именно те, что пытались воспитывать Дара! Ну, братцы! Ну, я вам ща-ас... Старший уполномоченный делает вид, что мы незнакомы.
- Да, да, вы не ошиблись, семинар здесь, но мы уже закончили, следующее занятие завтра в одиннадцать. Не нужно огорчаться, ведь помимо официальных заседаний есть еще и неофициальные. Понимаете меня? Зачем откладывать на завтра, поедем со мной, сейчас и посмотрим ваши произведения... ах нет, нет, нисколько не затруднительно, это моя работа... ну, что вы...
И потащила я их, ничтоже сумняшеся, в гостиницу к московскому мэтру. Зачем? Может быть, мне просто нужен был повод, чтобы пойти туда.
Когда мы пришли, в номере застали интересную картинку. Мэтр лежал на кровати, выложив свои красивые загорелые ноги в белых топсайдерах на спинку, курил и глядел в потолок. По стеночкам комнаты сидели слегка перепуганные семинаристы. Они сидели очень прямо, держа руки на коленях, смирные, тихие и трезвые, - хотя на столе помещались пустая бутылка из-под коньяка, початая поллитра водки, кусок черного хлеба и четыре тушки копченой ставриды. Мэтр глянул на нас сквозь длинные ресницы и спокойно приказал:
- Читайте.
Мои крестники сначала покраснели, потом побелели, потом устроили препирательства, кому первому начинать. Читали с полчаса. Мэтр слушал. Затем неохотно поднял с кровати длинное, неуклюжее, но удивительно грациозное тело, разлил водку в два стакана и предложил слегка охрипшим декламаторам выпить. Мне не предложил. Более того. Он вытянул в мою сторону длинный сухой палец и жестко сказал:
- Пусть она уйдет.
А чтоб ты скис. Я ушла. Но я ему этого не подарю... Да что я ему - на елке досталась?! Чего он надо мной измывается?
И вот, изволите ли видеть, в городе происходит литературный съезд, событие пока что уникальное для областного центра. Наверняка сейчас в десятке местных кафе устраивают бенефисы молодых дарований, у московского мэтра в номере и вообще взаимное сердец лобызание, а я, устроитель сего фестиваля, бреду одна по ночной улице и мечтаю только о том, чтобы выспаться. Десятый час...
И вдруг задергалась та ниточка моей души, что была привязана к Саньке. Тревога, дыша жаром, как больной пес, облизала мое лицо. Где ты, Санька? Что с тобою?
И я увидела - что. И не дай мне Бог видеть такое еще раз.
Санечка стоял, хоронясь за колонной старинного крыльца. Лицо его было до глаз укрыто шарфом, в рукаве брезентовой штормовки он прятал обрезок свинцовой трубы. За спиной Санечки светились большие окна центральной сберкассы, заканчивающей рабочий день. А в двадцати метрах от таящейся фигурки поэта (о, Господи! поэта!) только что тормознула машина Госбанка. Человек в штатских брюках, в форменной рубашке, прикрывающей кобуру - с пистолетом на бедре, прижав локтем пухлую черную папку - там удостоверение и доверенность на получение денег - покинул пыльный "газик" и скорым профессиональным шагом направляется в особнячок фальшивого ампира, где находится сберкасса, где на крыльце его поджидает Санька... Происходит обычная ежевечерняя инкассация выручки. Но поджидает Санька...
