— Все лотереи наши! — сообразил я. Мы поржали.
— Блин, точно! — Дэн воодушевился. — Что попало можно делать! В любой тотализатор играй не хочу! Е-мое! Слушай, давай, если случай представится, смотаемся к этому А-рэю? А? Или попросим, чтоб нас на экскурсию свозили. А сами ему пару вопросиков! И все! Старость обеспечена!
13 июля сообщили, что завтра нас отправляют в Москву. Я чертовски обрадовался этой новости. Признаться, порядком осточертело спать на нарах, стоять в очереди утром и вечером в школьную уборную, мерить шагами дорожки вокруг школы да смотреть по телевизору про всяких уродов. Солдатская одежда тоже не пришлась мне по душе, и я предпочел бы свои старые джинсы. В целом организация нашего существования была поставлена просто замечательно. Пацаны, которые служили в армии, говорили, что у нас просто дендрарий, пансионат целочек-припевочек. Мужики постарше на это только хмыкали. Никакой дедовщиной и не пахло. Во-первых, контингент был не подходящий для дедовщины, а во-вторых, все чувствовали, что время сейчас не то. Ты не просто по призыву ушел, тебя забрали на войну, а тут не до шуток.
Цацкались с нами как минимум младшие лейтенанты да прапорщики, старшин и сержантов я в глаза не видел. Похоже, что на тех, кого отправляли в космос, были кинуты все силы. Свободное время отсутствовало напрочь. С утра до вечера мы постоянно чем-то занимались. Помимо обучения, успели сделать ремонт чуть не в половине школы — покрасили стены, побелили потолки, так что детишки будут не в обиде, что их родную альма-матер отдавали на съедение военным. Вдобавок
школьные уборные сверкали теперь чуть не зеркальным блеском.
Несколько раз сдавали мы анализы, а в один из дней всем нам откатали отпечатки пальцев.
По вечерам показывали по плазменному телевизору и новости, и концерты в поддержку. Вообще, пропаганда развернулась быстро и мощно. Все политики как один говорили о сплоченности нации, бизнесмены предлагали деньги и производственные мощности на нужды армии, артисты пели старые военные песни. Часть известных людей тоже попала под мобилизацию, и, похоже, в космос должны были лететь и несколько знаменитостей. Некоторые артисты собирались отправиться с нами в качестве агитбригады, чтобы поддерживать доблестных воинов вдали от родины концертами и выступлениями. В целом страна, судя по новостям, чувствовала себя бодро и оптимистично. Как обстояли дела на самом деле — никто не знал. Контакта с родными у нас не было, ссылаясь на то, что мы еще не подписали документ о неразглашении всей той информации, что нам здесь дали. Но пообещали, что перед отправкой и документ мы все подпишем, и родным дадут позвонить. Свой сотик я хранил за батареей в подвале школы и пользоваться им пока не решался.
Я заметил, что эти три дня здорово повлияли на мое мироощущение. Слова об отправке в космос не казались бредом, инопланетяне не воспринимались как персонажи фантастического фильма. Хотелось с честью выдержать все испытания, остановить Красных Зед и вернуться домой здоровым и невредимым. Да и все мужики и ребята из нашего отряда изменились: всерьез обсуждали пришельцев, строили догадки, как будет организована атака на Зед, размышляли, как пойдут дела здесь, на Земле…
Вечером тринадцатого всех повели на общее построение во дворе школы. Перед отправкой в Москву приехал с проверкой важный полковник. Мы подтянули ремни, оправили заранее вычищенную одежду и двинулись по лестнице.
— Рядовой Ивашов! — окликнули меня на первом этаже. Я выскочил из отряда и подошел к лейтенанту — одному из наших наставников.
— Рядовой Ивашов… — начал было я, но лейтенант оборвал меня, махнув рукой. — За мной! — скомандовал он и понесся по этажу, я — за ним. Добежали до кабинета директора. Дверь открылась сама, вышел майор Третьяков Виктор Александрович — командир нашей школы и хозяин всего ее содержимого с потрохами, включая и меня. С ним был мужик в штатском — лысенький человечек в простеньком пиджачке. Лейтенант отсалютовал, я вытянулся соляным столбом. Не обращая на мою выправку никакого внимания, майор обратился к гражданскому:
— Забирайте, Владимир Алексеевич.
Гражданский сильно походил на Ленина. Полированный лоб вздувался у него мегаинтеллектуальным бугром.
Ленин повернулся ко мне и сказал:
— Пойдемте побеседуем, молодой человек. — И быстро-быстро зашагал. Я отсалютовал начальникам и побежал за ним. С родными что-то случилось? Или сотик мой нашли за батареей? В голову лезла всякая хрень.
Вышли из школы и направились в школьный палисадник, где на грядках среди берез сохли цветы и прочие жертвы неудачных экспериментов юннатов. Торопливо идя за гражданским, я краем глаза видел, как все наши выстраиваются на школьной площадке.
— Присаживайтесь, — пригласил меня Ленин на шаткую скамейку.
Я сел и, поскольку он был в гражданском, не стал комплексовать и расстегнул душную гимнастерку. Прохладный вечерний воздух сразу забрался внутрь, я облегченно вздохнул. С таким же удовольствием я бы сейчас скинул ботинки, но на это, разумеется, не решился. Ленин молча шагал взад-вперед по дорожке. Я понимал, что уж если человек решил поговорить со мной, то
рано или поздно это сделает, и поэтому тоже молчал. Пользуясь минутой безделья, я с блаженством вдыхал аромат безмятежности…
— Ну, как тебе здесь? — спросил Ленин.
— Да ничего, нормально.
— Построение ты пропустишь, уж извини.
— Да ничего, — лениво махнул я рукой и тут же осекся. Но Ленин не обратил на мои вольности внимания.
— Там сейчас проформа, — сказал он, указав на площадку, — а нам с тобой о деле надо поговорить.
Он опять принялся шагать взад-вперед. Через пять минут меня начинало подмывать спросить его: что тебе надо, дорогой человек? Но я благоразумно прихлопнул себе рот. С площадки грянуло: «Здав-жел-тов-полков-ник!!!» — и рассеялось эхом над микрорайоном.
— Хорошо! — вдруг сказал Ленин и резко ко мне развернулся. — Меня зовут Владимир Алексеевич Резвых. Я полковник ФСБ, работаю в Москве, 39 лет, женат, двое детей…
— Круто, — успел промямлить я, как он достал из внутреннего кармана пиджака сложенную бумагу и протянул мне.
— Читай! — сказал он.
Я взял бумагу и развернул. Это был длинный кусок факса, оборванный сверху и снизу. С левой стороны листа на всю длину шел столбец с именами, с правой стороны — цифры.
— Что читать-то? — не понял я.
— Читай! — требовательно повторил он. Я вгляделся в нечеткие буквы факса. Иванычев Михаил Петрович. Иванычев Михаил Федорович.
