Задумавшись, он взял из моих рук золотой брусок.
Вдруг он с силой швырнул его в стену.
— Золото! — неистово выкрикнул он. — Но кому оно нужно? Помощь мне нужна — помощь! Вирджи, если я смогу купить твою помощь за золото, ты его получишь. Но я в полном отчаянии! И ты придёшь в отчаянье, если впереди тебя будет ждать лишь гнусная, унизительная смерть от малолетства и…
Я перебил его:
— Что это?
Где-то поблизости хрипло и тоскливо заревела сирена.
Грек оборвал фразу на полуслове и замер, как затравленный зверь.
— Мой номер! — прошептал он. — Всё моё оборудование… на следующем этаже!
Я попятился с некоторой тревогой. Он производил не слишком приятное впечатление: тощий, длинный, с дикими глазами. Его худоба меня вполне устраивала — будь он сложён пропорционально своему росту, вот тогда бы я действительно встревожился, увидев его вытаращенные испуганные глаза и услышав всю эту бессвязную нелепицу. Впрочем, у меня не было времени тревожиться. По коридорам загромыхали шаги. В отдалении перекликались голоса.
Снова взвыла сирена.
— Пожарный сигнал! — крикнул Грек. — Гостиница горит!
Он вылетел из моей комнаты в коридор.
Я бросился за ним. Пахло палёным — не горящими сухими листьями или бумагой, нет. Это был запах горящих химикалий, запах горящей кожи, запах пожара в курятнике. В нём было много разных оттенков — порохового дыма, жжёных перьев, удушливого смрада горящего масла, бодрящего аромата пылающих поленьев. В первое мгновение я было подумал, что это типичный запах горящей гостиницы, но ошибся.
— Демоны! — завопил Грек, и спешивший мимо коридорный задержался, чтобы окинуть нас подозрительным взглядом. Грек кинулся к лестнице и затем — вверх по ступенькам.
Я последовал за ним.
Да, горел номер Грека — в этом можно было не сомневаться, так как он упорно пытался проникнуть туда. Но не мог. Из двери вырывались клубы чёрного дыма и оранжевое пламя. От ведра воды, которое притащил дежурный администратор, толку не было никакого.
Я отошёл подальше. Но Грек с бледным, искажённым лицом нырнул в дым.
Я остановился у лестницы. Пламя заставило Грека отступить, однако он предпринял ещё одну попытку. Но огонь вновь отогнал его, и на этот раз окончательно.
Шатаясь, он заковылял ко мне.
— Идём! Ничего сделать нельзя!
Он повернулся и невидяще уставился на коридорных и горничных, которые передавали по цепочке вёдра с водой.
— Эй, вы! Что вы, по-вашему, делаете? Это же…
Он умолк и облизнул губы.
— Это горит бензин, — соврал он. — А ещё у меня в багаже — динамит. Скорее выводите всех из гостиницы, слышите?
Как я уже сказал, это было ложью. Но гостиница тут же опустела. А затем…
Что ж, это вполне мог бы быть и бензин, и динамит. Багрово полыхнуло, глухо и раскатисто ухнуло, и вся крыша четырёхэтажного здания взлетела на воздух.
Я схватил Грека за локоть.
— Лучше уйдём отсюда, — сказал я.
Он тупо посмотрел на меня. Готов поклясться, что он меня не узнал. В глазах его было страдание.
— Поздно! — прохрипел он. — Поздно! Они опять на свободе!
Вот так я стал работать у Теобальда Греко, в его лаборатории в Южной Калифорнии, где мы кое-как восстановили погибшую аппаратуру.
В одно прекрасное утро я проснулся и обнаружил, что мои волосы побелели.
— Грек! — завопил я.
На мой крик бегом явилась Минни. Кажется, я ещё не упоминал Минни. Она была воплощением представлений Грека об идеальном лаборанте — глупая старуха, никому в целом мире не нужная и, по-видимому, совсем одинокая. Она вошла, уставилась на меня и залилась кудахтающим смехом, от которого мёртвые проснулись бы.
— Мистер Хэмпстед! — дребезжала она. — Ну и вид же у вас!
— Где Греко? — крикнул я и оттолкнул её с дороги.
В пижаме и купальном халате я кинулся вниз по лестнице в комнату, которая когда-то была кухней, а теперь стала лабораторией Греко.
— Смотри! — завопил я. — Что ты на это скажешь?
Он повернулся и посмотрел на меня.
Несколько секунд спустя он покачал головой.
— Этого я и боялся, — пробормотал он. — Люди в детстве часто бывают белобрысыми, верно? Вот ты и стал опять белобрысым.
— О чём ты, Грек? У меня же волосы теперь совсем седые!
— Не седые, — уныло поправил он меня. — Они у тебя льняные. К ним возвратилась молодость. За одну ночь — так иногда бывает. Я предостерегал тебя, Вирджи. Я говорил тебе, что есть опасность. Теперь ты знаешь. Дело в том…
Он запнулся, взглянул на меня, потом отвёл глаза.
— Дело в том, — продолжал он, — что ты молодеешь, как и я. Если мы не найдём какого-нибудь выхода, ты тоже умрёшь от помолодения.
Я уставился на него.
— Ты говорил это и раньше — о себе. Я думал, ты просто оговорился. Но ты действительно хочешь сказать, что…
— Сядь, — приказал он. — Вирджи, я ведь сказал тебе тогда, что ты помолодел. Это не просто так казалось. Это всё — демоны, и не только ты и я — но и многие другие. Сначала — Гранд-Рапидс. Затем — когда сгорела гостиница. В зоне воздействия оказалось множество людей, а у тебя шансов было больше, чем у остальных. Думаю, для тебя это началось ещё в тот день, когда ты зашёл ко мне на фабрику, а я ловил ускользнувших демонов. Пожалуй, я тогда изловил не всех.
— Ты хочешь сказать, что я…
Он кивнул.
— Некоторые демоны вызывают омоложение. И в тебе сидит колония таких демонов.
Я судорожно сглотнул и сел.
— Ты хочешь сказать, что я буду становиться всё моложе и моложе, пока в конце концов не превращусь в младенца? А тогда… что же тогда, Грек, а?
Он пожал плечами.
— Откуда я знаю? Спроси у меня лет через десять. Посмотри на меня, Вирджи! — вдруг громко выкрикнул он. — Сколько лет ты мне дашь по виду? Восемнадцать? Двадцать?
Это была сущая правда. Он выглядел не старше. Смотря на него изо дня в день, я не замечал перемены. Тем более что я помнил его с той поры, как мы учились, и думал о нём как о молодом. Но ведь ему самое меньшее сорок лет, а выглядел он совсем зелёным мальчишкой.
Он сказал:
— Я ношу в себе демонов уже шесть лет. Судя по всему, они разборчивы и населяют не весь организм, а только некоторые его органы: сердце, лёгкие, печень. Может быть, кости. И некоторые железы — оттого-то я и чувствую себя физически таким бодрым. Но не мозг — во всяком случае, пока. К счастью.
— К счастью? Но это же ошибка, Грек! Если бы твой мозг тоже становился моложе…
— Дурак! Если бы это было так, я забыл бы всё, что узнал, точно магнитофонную ленту пустили бы в обратном направлении. Вот та опасность, Вирджи, грозная опасность, которая нависла надо мной. Вот почему мне нужна была помощь! Ведь если однажды я всё забуду — это конец. Не только для меня — для всех. Потому что никто больше в целом свете не знает, как ими управлять. Никто, кроме меня… и тебя, если мне удастся тебя выучить.
