Поэтому-то и поехали самые сообразительные к этой сбойке, надеясь услышать какие-либо обнадёживающие сигналы с той стороны. Но ничего так и не услышали: «Апрельский» молчал.
Между тем, время шло. Давно уже закончилась смена, наступил вечер, а за ним и ночь. Становилось душно. Ни малейшего ветерка не проносилось по некогда оживлённым выработкам возле клетевого ствола.
Люди притихли и держались поближе к своим участковым базам. В депо пятидесятого горизонта стало гораздо менее оживлённо, чем днём. Михалыч составил график включения фонарей, чтобы, если всё это продлится долго, никто не мог пожаловаться на несправедливость. Всего горело два фонаря в комнате отдыха, и один — в зале депо. Кроме того, решили, что завтра, если ничего не прояснится, отправить своих людей на вентиляционный ствол и к сбойке — лично убедиться в отсутствии связи.
Люди заметно нервничали. Периодически вспыхивали мелкие потасовки. Борис лениво наблюдал, как Артур ругается с Пашей:
— А ты кто такой?
— Да ты сам-то кто такой? Начальник выискался!
Артуру срочно захотелось пойти куда-то, а фонарь его был «на дежурстве». Он пытался его забрать, но Паша сказал, что до окончания «дежурства» никто забирать фонарь не имеет права. И пошло-поехало! Артур стал требовать Пашин фонарь, либо любой другой. Никто, понятно, ему свою собственность не дал. В итоге, как всегда бывает в таких ситуациях, перешли на личности.
Но Борис волновался не особенно. «Еды хватит надолго, — думал он, — воздуха — ещё на дольше. Так что переживать пока не о чем». Больше всего его пугала мысль о том, что наверху действительно могла случиться какая-то глобальная катастрофа, что там уже все мертвы, либо им не до спасения нескольких сот человек, оставшихся под землёй. Но он успокаивал себя резонным аргументом: вероятность именно такого события крайне мала, отключения электроэнергии с вентиляцией случались и раньше. Просто нет связи, и никто не знает, что делать.
Больше всего он страдал от безделья. Было ужасно скучно, все разговоры переговорены, делать абсолютно нечего. Пару раз за вечер он выходил прогуляться по выработкам, не забывая экономить при этом аккумулятор фонаря. Постепенно он приноровился включать лампу на несколько секунд, передвигаясь далее вслепую. В одну из таких прогулок сходил к своему электровозу. Посидел, посмотрел: не забыл ли чего? Чтобы потом не бегать ещё раз. Возле электровоза в голову лезли мысли о смысле жизни, о незамысловатости её простых радостей, о прожитых днях, событиях и поступках. Они вызывали состояние умиротворённости и помогали коротать время. Вспоминая радостные дни и часы с Людой, он подумал, что совершенно несправедлив к ней. Уже несколько лет они вместе, лучше и надёжнее друга у него не было и не будет.
«Но ведь надо признаться, — думал Борис, — между нами нарастает непонимание. И причина его вполне понятна. Люда, как любая женщина, достигнув некоторого возраста, хочет создания семьи. Тем более, если есть у неё любимый мужчина, если нет никаких других для этого препятствий». Он хоть и понимал это, подсознательно откладывал решение вопроса о браке. Но сейчас, кажется, он был готов к решительным действиям: «Всё, решено! Если повезёт отсюда выбраться, решу этот вопрос положительно!»
Потом почему-то вспомнились новогодние праздники. Особых приготовлений он на этот раз не делал. Тем не менее, его квартира с помощью Люды обзавелась праздничной иллюминацией и ёлкой. Новый год встречали вместе. Как обычно: с оливье и шампанским, походом на городскую ёлку и отмечанием праздника по московскому времени.
Люда на каникулах больше отдыхала, чем готовилась к сессии. Насколько знал Борис, с учёбой у неё на третьем курсе проблем не было, контрольные и зачёты сдала вовремя. В отличие от девушки, он не мог предаться безделью, так как рудник не останавливался и в праздничные дни. Конечно, это была не та работа, что обычно: руды было немного, и по полсмены все просиживали на базе. Наиболее активные почитатели Нового года пытались продолжить его встречу на рабочем месте, но Михалыч оказался в этом отношении неожиданно твёрд, и попытки распития пресекал на корню. Поэтому бригада поневоле вынуждена была переносить празднование на нерабочее время. Боря тоже один раз в нём поучаствовал, стараясь не отрываться от коллектива. Нельзя сказать, что ему не понравилось, но жёсткое похмелье наутро и недовольство Люды повлияло — в следующий раз не пошёл.
В один из вечеров родители девушки пригласили Бориса к себе в гости. Чинно посидели за столом, наш герой получил в подарок фирменный свитер из тонкой шерсти, который, видимо, родители привезли из-за рубежа, и был этим подарком очень доволен. Тепло семейного очага Людиных родителей всегда вызывало у него чувство благостной эйфории. Единственное, что его в тот день расстроило, — она в итоге осталась дома.
А через два дня было Рождество. Морозы к тому времени вышли за предел, отображаемый обычными градусниками. Воздух стал плотным как картон, даже звуки на улице распространялись как-то по-другому: стали сочными и густыми. Морильчане старались передвигаться по улицам как можно быстрее и без особой необходимости вообще не выходить из дому.
* * *
Рождество Люда с Борисом отпраздновали накануне, так как в праздничный день он с утра работал, а вечером родители обязали девушку быть дома.
Руды в тот день было совсем мало. Её собирали буквально по крупицам, а ближе к обеду все рудоспуски окончательно опустели. Бригада почти в полном составе сидела на базе и страдала от невозможности по достоинству отметить день рождения Спасителя. Мужики, в основном, дремали, играли в карты или болтали про жизнь. Борис думал, что при таком дефиците руды их, как обычно, отправят на новый горизонт. Но, видимо, там тоже ничего не было, поэтому они с Сашей только два раза выезжали проверять рудоспуски. В итоге, собрали дополнительно лишь несколько вагонов.
— Оно и понятно, никто сегодня работать не хочет, — резюмировал Саша. — Ты как? Сегодня с Людой?
— Нет, она к родителям собралась. Посижу дома. По такому морозу куда пойдёшь?
— Да уж, морозец придавил ещё тот! У меня такая же фигня. Моя что-то на меня надулась, наверно, из-за подарка. Поэтому тоже буду дома.
Личная жизнь товарища для Бориса была Terra Incognita. Подруги у Саши часто менялись, он постоянно находился в поиске или выяснении отношений с какой-то очаровательной блондинкой. Или брюнеткой. Или шатенкой. А чаще — сразу с двумя. Девушки менялись, но почему-то почти всегда их звали Маринами, независимо от возраста, комплекции и цвета волос. Этот факт поначалу несколько озадачивал Бориса, но потом он привык. Что здесь было, случайность или какой-то принцип отбора, он так и не смог выяснить. Впрочем, как и в любом правиле, бывали исключения. Ошибившись пару раз с именами его пассий, Боря перестал внимательно следить за новостями на личном фронте товарища. Поэтому смутно представлял, кого тот имел в виду под словом «моя»: ту чёрненькую невысокую Марину в бежевой щипаной норке, с которой ходил в кино две недели тому, или уже какую-нибудь другую? Да и какая разница, если через месяц-два «моя» поменяется?
