– Не видел, что ли? Смирительная рубашка, – сказал, усмехаясь, Ку Клукс Клан. – Сам одевай, я с тобой возиться не буду.
Человек откинул тяжелое от пота одеяло и, поднеся к лицу металлический, с двумя латунными колокольцами, будильник, присвистнул: так поздно вставать ему еще не приходилось.
Занавеска, вобравшая в себя многолетнюю духоту, пропускала не свет, а какое-то мутное марево – из-за этого комната казалась декорацией к черно-белому фильму. Под острым углом на зеркале был виден нереально плотный слой пыли. Приглядевшись, человек увидел, что оно вообще ничего не отражает. Он подумал, что тот, кто живет по ту сторону, чувствует себя, как в тюрьме. Гадливо переступая через невесомые клубы на полу, человек подошел к центральной створке гардероба и четыре раза провел по ней пальцем. Получилось что-то вроде решетки. Человек приник к нарисованной дорожке, но кроме глаза в ней ничего не отразилось.
Если б человека спросили, зачем он рисует решетки, он бы пожал плечами. Этот вопрос ставил его в тупик. С детства.
* * *
– Бабки с собой? – Спросил Ку Клукс Клан, старательно затягивая узел на животе.
– Угу, – ответил Петр. – Во внутреннем кармане.
– Блин… Рубашку-то уже надели. Как их теперь оттуда?..
– Да не колбасись ты! Выведешь на улицу, тогда и рассчитаемся. Лучше закурить дай.
– Не употребляю. А насчет денег… смотри, Еремин! Меня в прошлом году кидал один. До сих пор с портрета как живой…
– Будут тебе деньги, успокойся. Все, как договорились, – заверил Петр, смутно припоминая, что действительно договаривался. Вот только когда?
– А теперь я тебе, пардон, по харе врежу. Иначе не поверят.
Ку Клукс Клан не технично, но крепко звезданул его в глаз, затем в нескольких местах надорвал свой халат.
– Вот так. А то нового век не допросишься. Ну, готов, маньяк-циклотимик? Пошли.
Он открыл дверь и, огласив коридор зычным «поря-адок!», вышел из процедурной. В руках он держал плотный матерчатый пояс, на котором, точно ишак на привязи, тащился Петр. Левая бровь не болела, но стремительно заплывала, и он чувствовал, как с каждой пульсацией зрение превращается из «стерео» в «моно».
– Расступись! – Крикнул Ку Клукс Клан. – Я ему аминазы вкатил, но шут его знает… Кусается, дьявол!
Подыгрывая, Петр плевался, рычал и всячески демонстрировал намерение вырваться.
– Ну-к, дай я с ним поквитаюсь, – подскочил санитар в зеленом. – Он, падаль, Вадику переносицу сломал!
– Уймись, люди же кругом.
– И куда его? На четвертый? – Поинтересовалась какая-то дама.
– Не. В пятнадцатую, на экспертизу. За ним уже машина пришла. Он, оказывается, опасный. Расступи-ись!
Петр мимикой подтвердил, что опасен, и свернул за Кланом на лестницу.
– Ноги не поломай, – остерег тот, придерживая Петра за шкирку.
– Слышь, Кочергина не видел? – Обратилась к нему пробегавшая мимо Гитлер Югенд.
– Нет. В кабинете посмотри.
– Там заперто.
– Сама ищи, – буркнул санитар.
– А чего ты здесь? У тебя же выходной сегодня.
– Отгулы зарабатываю, – сказал Клан, ускоряя шаг. – Мымра крашеная, – прошипел он, когда медсестра скрылась в отделении. – Все ей знать надо! Уйду отсюда на фиг. Пойду в морг, там, говорят, жить можно. У нас и тут нормально получалось, каждый месяц кому-нибудь побег устраивали, пока всякие уроды не…
– Меня в пятнадцатой не хватятся? – Спросил Петр.
– Кому ты там нужен?
– Так… э-э… экспертиза.
– Направление липовое. Дружок бланки с печатями на принтере катает – только заполняй. В пятнашке о тебе и не знает никто. А наши рады избавиться. Ты же буйный, – хохотнул Клан, шутливо тыкая его в печень.
Миновав последний пролет, они спустились в вестибюль. Ничего примечательного внизу не оказалось – полукруглое окошко справочной, раздевалка, аптечный киоск в углу. Все было похоже на обыкновенную больницу. Если б не участие в этом деле Кочергина, Петр, пожалуй, мог бы купиться.
Значит, освобождение – подстава. Ловко разыграно. В один рукав – жучек, в другой – радиомаяк, и гуляй, Петруха, ищи своих. Старый номер. Да, но Кочергин… Он же его грохнул, собственноручно. Чудная инсценировка… Опять что-то не сходится. По всем статьям, больничка натуральная. Только Валентин Матвеевич не очень в нее вписывается. Какой из него психиатр? Он, помнится, больше по международным связям. По связям, н-да…
Ку Клукс Клан громыхнул дверью и вывел Петра на улицу. У самого входа стояла белая «Волга» – пикап с красным крестом и заклеенными стеклами.
– Не расслабляйся, рано еще, – процедил санитар и, кивнув водителю, направил Петра к машине.
Как и положено больному, Петр разместился сзади – внутри находился довольно мягкий лежак, обтянутый темным дерматином. Дверцы одновременно хлопнули, и «Волга», затрещав разбитым сцеплением, поехала к воротам.
В оконной пленке кто-то расковырял маленькую дырочку, и Петр мог наблюдать, как из будки вывалился сонный мужик, как долго он водил носом по документам, и как, наконец, дал отмашку. Железная воротина немощно отползла в сторону, и машина вырулила в захлебывающийся зеленью переулок.
– Ну вот, Женька, а ты переживал, – раздался голос Клана. – Зарплата – копейки, халтуры на этой колымаге никакой, а тут – стольник. За десять минут. Вон там сверни. Слушай умных людей и будешь в полном порядке. И здесь еще. Да, здесь. Местечко потише. Все, тормози. Эй, шизоиды-параноики! Как вам воздух свободы?
– Нормальный воздух, – отозвался Петр. – Распутывай, а то руки затекли.
– Я Коперфильда по ящику видел, он сам из нее вылазит, – сказал невидимый сзади Женька.
– Большой опыт, наверно, – сострил Клан, обходя длинный кузов «Волги». – Бабки точно при тебе?
– Во внутреннем, говорю же.
Машина остановилась в каком-то вонючем дворе, тесно заставленном мусорными баками. Вокруг помоек копошилась прорва нечистых голубей и столько же суетливых, прыгучих, как резиновые шарики, воробьев. Большинство окон было зашторено.
Да, дворик что надо. Две узких арки, невысыхающие лужи и вечный смрад. Свидетелей не будет.
Санитар помог Петру снять смирительную рубашку и сложил ее «конвертиком». Петр с наслаждением потянулся и размял ноющие плечи.
– Ну, давай.
– Я забыл, сколько с меня? – Нахмурился он.
– Полштуки грина, – кротко объявил Клан.
– Какого «грина»?
– Блин… долларов, долларов, Петя, – он отчего-то начал нервничать.
– А в рублях можно?
– Давай в рублях, мне по барабану.
– Сейчас.
Петр перебрал в кармане три червонца и задумался. Совсем без денег в город выходить было глупо. Но и тридцатка – тоже не деньги.
