Два дня спустя, когда они забрались еще дальше на запад к подножию хребта Грин-Ридж, на помощь Одюбону снова пришло обоняние. На сей раз он без труда определил, какой именно запах донес до него ветерок.
— Фу! — фыркнул художник, сморщив нос. — Какая-то дохлятина.
— Это точно, — согласился Гаррис. — И, судя по вони, это кто-то крупный.
— Кто-то крупный… — Одюбон кивнул, безуспешно пытаясь унять возбуждение, пронзившее его электрическим разрядом, едва он это произнес. — Да!
Гаррис приподнял бровь:
— Ну да. И что с того?
— В Атлантиде не много крупных живых существ. Это может оказаться мертвый человек, хотя я надеюсь, что это не так, мертвый олень, лошадь или корова. Или это может быть… Эдвард, это может быть…
— Мертвый крякун? — Гаррис произнес слово, которое Одюбон не мог заставить себя выдавить сквозь зубы, сквозь надежды, — ведь, прозвучав, оно могло зачахнуть и погибнуть.
— Да! — повторил он, на этот раз гораздо решительнее.
— Что ж, в таком случае нам лучше остановиться и попытаться это выяснить? — Гаррис усмехнулся. — Никогда не думал, что в таком возрасте стану сыщиком. Это лишь доказывает, что ничего нельзя утверждать заранее, верно?
Путешественники привязали лошадей к сосенке возле тропы. Одюбон не опасался, что кто-нибудь украдет их, он просто не хотел, чтобы лошади куда-нибудь забрели. Насколько он знал, они с Гаррисом были единственными людьми на много миль вокруг. Этот район считался малонаселенным, если населенным вообще. С ружьями в руках мужчины углубились в лес.
Собака-ищейка сразу прибежала бы к источнику запаха. Одюбону и Гаррису повезло меньше. Используя зрение или слух, Одюбон смог бы легко отыскать добычу. Пытаясь же обнаружить ее по запаху, он быстро понял, что до ищейки ему далеко, да и Гаррису тоже. Они брели то вправо, то влево, стараясь определить, где вонь сильнее — в той или в этой стороне. Дело продвигалось медленно, что приводило их в отчаяние.
Но тут, оказавшись на краю поляны, Гаррис крикнул:
— Джон! Скорее сюда! Я его нашел!
— Mon Dieu![14] — Одюбон бросился к нему сквозь кусты. Сердце в его груди бешено колотилось. — Это он, Эдвард? Это…
— Сам посмотри. — Гаррис указал на холмик посреди заросшей травой поляны.
— Mon Dieu! — повторил Одюбон, но уже тише, и перекрестился. — Это мертвый крякун. Точно. А там, где есть мертвые, должны встречаться и живые.
— Логично, — согласился Гаррис, — если только этот крякун не был последним из живых.
— Прикуси язык, несносный. Судьба не может поступить со мной так жестоко.
Одюбон надеялся — и молился, — что окажется прав. Он подошел к огромной мертвой птице.
Если возле трупа и находились крупные падалыцики, то шум при приближении Одюбона или Гарриса давно спугнул их. Однако над крякуном все еще вились облака мух, а муравьи и жуки собирали свою долю вонючей добычи. Одюбон встал с подветренной стороны. Помогло, но не очень.
Это оказался не один из тех воистину огромных крякунов, что бродили по равнинам на востоке до того, как люди окрыли Атлантиду. Птица принадлежала к виду, обитающему в нагорьях, и вряд ли была выше Одюбона или весила вдвое больше его. Огромная рана в центре спины — ныне кишащая личинками мух — поведала о том, что стало причиной смерти крякуна. Такую рану, безусловно, нанес краснохохолковый орел — возможно, тот самый, которого застрелили Одюбон и Гаррис, а возможно, и другой.
— Сумеешь его нарисовать? — спросил Гаррис. Одюбон с сожалением покачал головой:
— Увы, нет. Тело слишком разложилось. — Его чувствительный желудок сжался. Одюбона мучила тошнота, хотя под ногами у него была твердая земля.
— Я боялся, что ты это скажешь. Возьмем образцы — кости, перья и тому подобное, — чтобы привезти хоть что-нибудь, если не отыщем живого крякуна?
Разделывать мертвую и смердящую птицу Одюбону хотелось меньше всего на свете.
— Мы найдем живых, — сказал он.
Гаррис промолчал. Он лишь невозмутимо ждал, пока Одюбон прислушивался к своим мыслям, и постепенно осознавал, что может оказаться не прав. Художник угрюмо взглянул на друга:
— Но, пожалуй, нам следует сохранить те образцы, что у нас есть. В интересах науки.
Пока они выдергивали перья, было еще терпимо. Черные перья на шее и белое пятно под клювом подтверждали родство крякунов с канадским гусем. Однако перья на туловище оказались более длинными и пушистыми, чем аналогичные у птиц, наделенных способностью к полету.
Зато отделять мясо от костей, а затем очищать их… Бедный желудок Одюбона не выдержал этого. Художник оставил съеденный завтрак на зеленой траве поляны и еще некоторое время беспомощно давился сухими спазмами. Неподалеку через поляну протекал ручеек. Возможно, крякун собирался напиться, когда его атаковал орел.
Одюбон прополоскал рот холодной чистой водой… выше по течению от того места, где Гаррис смывал остатки гниющей плоти с правого бедра крякуна. Бедренная кость оказалась крупнее и толще, чем его собственная. Собравшись с духом, Одюбон вернулся к трупу, чтобы очистить таз птицы. Затем он отнес его к ручью, чтобы обмыть. Как долго еще будут вонять его руки? А одежда? Сможет ли он когда-нибудь надеть ее снова? Вряд ли. Работая, Одюбон старался не смотреть на то, что делает.
Поэтому именно руки поведали ему о чем-то странном: на левой стороне таза была ямка, а на правой аналогичного не нащупывалось. Это заставило художника взглянуть. И точно, он увидел отверстие, к которому подходила неглубокая борозда.
— Взгляни, что я нашел! — окликнул он Гарриса.
— И что ты об этом думаешь? — спросил друг, осмотрев находку.
— А тебе не кажется, что тут поработал орлиный коготь? Ты сам видел, какие они. Один из колей мог пронзить плоть над костью, а затем и саму кость. Рана явно очень свежая, — видишь, какие трубые у нее края? Она явно не успела зажить.
Поразмыслив, Гаррис кивнул:
— Думаю, ты прав. Наверняка прав. Ты словно увидел, как орел пикирует на крякуна.
— О, как бы я хотел это увидеть. — Одюбон поднял все еще вонючий таз. — Придется его зарисовать. Тут столько информации, что словами ее не передать.
— Тогда пусть мистер Оуэн опасается за свои лавры.
— Я сделаю все, что в моих силах, и не более того, — возразил Одюбон.
Детальную научную иллюстрацию нужно рисовать пером и чернилами, а не углем или акварелью. Она также должна быть безукоризненно точна. Не нужно устанавливать птичий таз в какую-либо позу, разве что повернуть его так, чтобы отверстие было видно как можно лучше. Также не нужно ничего менять или подправлять, чтобы придать картине больше драматичности. Талант Одюбона проявлялся в изображении движения и эмоций, но сейчас ни то, ни другое не требовались. Он щелкнул языком:
