- Чарли, не печальтесь: вам вернут зрение. Отец согласился сделать вам операцию. Она закончится удачно... если вы не будете волноваться.
Не волноваться!.. Чарлз Бертон лежал на операционном столе, глотая тошнотворные пары эфира, пытался разыгрывать из себя оптимиста, а сердце у него закатывалось от тревоги и страха.
Но вот помутилось сознание, канули в пропасть воспоминания, угасли звуки. Ему еще помнилось, как он с силой стиснул майину руку в скользкой резиновой перчатке и прошептал:
- Люблю!
Даже сейчас, теряя всякую связь с белым светом, он лгал и ей, и себе: это была не любовь, а животное влечение молодого сильного мужчины к красивой необычной женщине.
Глава VII
В ЗАПАДНЕ
Он мог ожидать сколько угодно - и час, и два, и двадцать. Не шевельнулся бы, как бы ни изводили его комары и москиты. Не повел бы бровью, закричи рядом кто-нибудь "караул!". Не оставил бы своей засады, не обращая внимания на голод и жажду, пока имел силы сдерживать их.
Так крокодил выжидает свою добычу, лежа на мели, подобно выброшенному водой бревну. Так рысь, выбирая себе жертву, на протяжении многих часов держит свои мышцы полунапряженными, чтобы в удобный момент использовать их в полную силу. И, может быть, именно так наш далекий пращур,- неандерталец или синантроп,- охотился за мясом, которого требовал его всегда голодный желудок.
В чем можно упрекнуть создания, которые, подчиняясь неумолимому закону борьбы за существование, руководствуются простейшими непреодолимыми инстинктами?.. Для животных самое главное - пища.
Но в зарослях ползучих растений перед одним из окон полуразрушенного крыла дворца Сатиапала сидело разумное, мыслящее существо, которое в любой момент могло наесться доотвала, улечься спать на мягкой постели, однако не делало этого.
Майкл Хинчинбрук принадлежал к той категории людей, из которой при соответствующем воспитании вырастают ярчайшие индивидуумы: землепроходцы, искатели сокровищ, неутомимые ученые. Он был упрямым, настойчивым, убежденным в осуществимости своих замыслов. Но его лучшие порывы развеялись давным-давно, еще в детстве. Иезуиты, "рыцари ордена святого Иисуса", сделали из взятого ими на воспитание сироты Майкла Хинчинбрука не то животной в людском облике, не то машину, обладающую человеческими качествами. Получив приказ, он выполнял его не на страх, а на совесть.
Из своей засады Хинчинбрук видел тускло освещенный коридор и краешек окованной железом двери, которая вела к загадочным "корпусам". В коридор пролезть очень легко,- недаром же еще с вечера Майкл расчистил путь среди лиан и вынул осколки стекла из разбитого окна. Но нужно выждать подходящий момент.
Восьмой час сидит Майкл Хинчинбрук под окном дворца, а ничего интересного не произошло.
В туннель зашел и сразу вернулся раджа Сатиапал. Помощник профессора отнес туда две больших и, вероятно, тяжелых канистры, - такие, в каких держат бензин. Служители вывели и потянули на кухню откормленного кабана. Его визг, раздавшийся вскоре, засвидетельствовал, что если это животное и было подопытным, то окончило свою жизнь оно очень прозаически. А потом чернорабочие начали таскать в тоннель всяческие растения.
Можно было подумать, что там, за железной дверью, изнывает в неволе стадо слонов, а может быть, еще более прожорливых созданий.
Лианы толщиной в руку, колючий кустарник, жесткие пальмовые листья могли бы разжевать разве только самые могучие челюсти. Казалось, что они действительно жуют: ритмически вздрагивала и вибрировала земля; слышались звуки, которые удивили и заинтриговали рыжего еще во времена его первого исследования имения, когда он находился по ту сторону стены.
Теперь Хинчинбрук понимал: работают дробильные аппараты. Но кто же может употреблять жесткие опилки, з которые превращаются почти лишенные листьев стволы?.. Или, может быть, именно так и приготавливается "пища богов", которой Сатиапал кормит больных?
Но пока что Майкл мог измышлять все, что угодно: он не имел возможности проверить свои домыслы.
Наконец, около четырех часов утра дробилки прекратили свою работу, персонал вышел из тоннеля, а помощник Сатиапала старательно позакрывал на замки двери. Хинчинбрук подождал еще час, а потом пробрался в коридор.
Сейчас, когда он уже выследил, где находятся и как открываются потайные задвижки, пробраться в тоннель не представляло особого труда. Единственное, что беспокоило Хинчинбрука - дверь, которую пришлось оставить немного приоткрытой: замки защелкивались автоматически, и изнутри открыть их невозможно.
Асфальтированный проход с невысоким полукруглым сводом наклонно вел вниз, собственно, не в тоннель, а в укрытую лишь незначительным слоем земли неглубокую галерею, метров сто пятьдесят длиной.
Преодолев еще одну преграду - надежную дверь с несложным внутренним замком,- Хинчинбрук вошел в высокое просторное помещение, в один из тех вкопанных в землю "корпусов", похожих на приземистые железнодорожные склады.
Однако это было всего-навсего помещение для животных. Сбоку от главного входа тянулись многочисленные стойла для лошадей, рогатого скота, овец, свиней, а в противоположном углу разместились птичники для всевозможной птицы и крольчатник.
Помещение освещалось тускло, но над каждым стойлом висело по большой люстре, с электрическими лампочками. Когда они включались, все вокруг, очевидно, заливал яркий свет.
Потревоженные осторожными шагами, животные недоверчиво оглядывались на незнакомца, провожали его взглядами и снова устраивались спать.
Майкл Хинчинбрук, никогда не имевший дела с животными, не любивший и побаивающийся их, не осмелился заглянуть в кормушки. Он видел только одно: в помещении очень чисто, даже аккуратно; нигде нет ни клочочка сена, ни огрызков какой-либо зелени.
Где же "пища богов"?
Как пес по следу, он по едва заметным признакам искал помещение, в котором эта пища приготавливается или сохраняется.
Царапины на полу, оброненные листики да рельсы для колес тачек шли через весь "корпус" к невысоким воротам в противоположном конце. Чтобы пройти дальше, Майклу пришлось порядком поломать голову: ворота замыкались, потайным, хорошо замаскированным запором.
Усилия стоили результата. Хинчинбрук все-таки пробрался в помещение, которое он определил как "святую святых" дворца Сатиапала.
Луч фонарика выхватывал из непроницаемой темноты лишь отдельные детали. И если бы Майкл Хинчинбрук не был подготовлен, он, наверное, вздрогнул бы, увидев в полумраке что-то похожее на голову огромного ископаемого ящера.
Широко открытая металлическая пасть блестела несколькими рядами острых зубов. Между ними кое-где торчали щепки и листья - словно великан, не окончив обеда, поднял голову и зевает.
