В конце 80-х гг. Щербатов и Орлов стали союзниками, о чем говорит знаменитый памфлет князя "О повреждении нравов в России". Памфлет этот не издавался на родине более ста лет, но в списках начал ходить по рукам сразу после написания. Орловы оказались единственными фаворитами Екатерины II, на головы которых автор не метал громы и молнии. Напротив, Щербатов заявлял, что при них "дела довольно порядочно шли".
И вот теперь Екатерина II вновь звала Алексея в столицу, намереваясь доверить командование флотом. Соблазн был велик. Граф заколебался, он не хотел потерять поддержку московской оппозиции, но и вернуться к делам тоже не терпелось. В ноябре 1787 г. Орлов приехал в столицу сам. Здесь Алексей повел себя очень двойственно: соглашался вернуться на службу при условии получения фельдмаршальского чина. Тогда он бы мог управлять флотом, не имея над собой прямого начальника, кроме императрицы. Условие невыполнимое, ибо эскадра направлялась в помощь севастопольскому флоту под начальство Потемкина, поэтому Екатерина не могла пойти на удовлетворение просьбы графа.
Между тем Орлов выдал себя, проявив к подготовке эскадры излишнюю заинтересованность. "Граф Чесменский ездил недавно в Кронштадт для осмотра приготовляющихся к походу кораблей", - доносил на юг управляющий Потемкина в Петербурге М.А. Гарновский. В одном из январских писем нового 1788 г. Екатерина рассказывала светлейшему князю: "Графы Орловы отказались ехать во флот, а после... граф Алексей Григорьевич сюда приезжал и весьма заботился о сем отправлении флота и его снабжении; но как они отказались от той службы, то я не рассудила за нужное входить уже во многие подробности,.. почитая за ненужное толковать о том с неслужащими людьми". В словах императрицы слышится обида, она как бы отгородилась от дельных советов Алексея Григорьевича глухой стеной, решив, что он в трудный для страны момент занят личными амбициями. Алексей сам загнал себя в угол и, поняв это рассердился еще больше. "Просил паспорт ехать за границу к водам, заканчивает рассказ Екатерина, - но, не взяв оный, уехал к Москве". Последний поступок Алексея говорил о неуравновешенном состоянии, в котором он пребывал в эти дни.
Какие чувства теперь вызывала у него старая столица? Ради того, чтоб не раздражать ее дворянское общество, он десять лет назад отвернулся от брата. Ради поддержки ее оппозиционных кругов, отказался от политических идей молодости. И что же? Григорий умер в 1783г. Надежда вернуться в большую политику оказалась иллюзорной. Вскоре он показал обществу Первопрестольной, насколько в действительности невысоко ценит его мнение.
Среди многочисленной и разветвленной московской родни Орловых было и семейство калужского губернского прокурора князя Семена Семеновича Львова. Знаменитый герой Чесмы познакомился с начавшими выезжать дочерьми князя в середине 1780-х гг. Алексей обратил внимание на Марью Семеновну. Настойчивые ухаживания пожилого кавалера вызвали серьезные опасения родителей девушки, поспешивших подыскать ей более подходящую партию. Княжна Львова стала женой Петра Алексеевича Бахметева, состоятельного вдовца с сыном на руках. По отзыву известной московской мемуаристки Е.П. Яньковой, Бахметев был человеком "предерзким и пренеобтесанным... одним словом, старым любезником".
Брак не удался, муж был жесток со второй супругой. Воспоминания современников рисуют Марию Семеновну как натуру эмоциональную, увлекающуюся, своенравную и самолюбивую. Могла ли она сносить унижения от мужа? В XVIII в. развод для представителей благородного сословия был делом куда более обычным, чем в XIX в., однако супруги чаще предпочитали не расторгать брак, а "разъезжаться", т.е. жить в разных домах и вести себя как свободные люди. И развод, и разъезд были возможны лишь с согласия супруга. В противном случае муж мог требовать возвращения жены домой. Мария Семеновна покинула мужа и скрылась под покровительство Орлова. Вся Москва три года с интересом наблюдала за романом шестидесятилетнего отставного вельможи с дамой на 30 лет моложе его. Следовало ожидать, что открытое сожительство графа Чесменского с любовницей не вызовет одобрения в Москве. Однако дело обернулось иначе. Среди русской переписки и мемуаров конца XVIII в. мы не найдем ни одного слова осуждения по поводу действий Алексея. Любовь к графу в Москве была так велика, что любое его действие только прибавляло ему популярности.
Бездетная Бахметева привязалась к Нинушке, и между ними установилась очень теплая дружба, Анна Алексеевна именовала Марью Семеновну "голубушкой-сестрицей". Впрочем семейное счастье Алексея нельзя назвать идиллическим. Марья Семеновна не умела сидеть без работы, вокруг нее все закручивалось в вихре новых начинаний, она шила, разводила коров, переписывалась с уймой родственников. Словом, рядом с Бахметевой Алексей мог найти что угодно, только не покой. Время от времени жизнь в доме взрывалась из-за того, что граф позволил себе передвинуть швейный столик своей возлюбленной в другое место, или пытался предложить ей деньги для поправки ее собственных хозяйственных дел. Финансово она считала себя независимой от своего покровителя, была на редкость щепетильна и не терпела даже разговоров о помощи с его стороны.
Но всему приходит конец. Пришел он и веселому существованию Орлова в Первопрестольной. Осенью 1796 г. Алексей Григорьевич поехал в Петербург для получения заграничного паспорта, т.к. собирался отправиться на лечение в теплые края, но в столице узнал о кончине Екатерины II. Новый государь Павел I приказал перенести тело свергнутого Петра III из Александро-Невского монастыря в Петропавловский собор, где покоился прах всех императоров, нести корону перед гробом несчастного монарха было приказано Алексею Орлову, как убийце последнего. Павел в этом не сомневался. Известны его слова, брошенные Орлову: "Бери и неси!" Алексей с каменным лицом исполнил приказание Павла.
Очевидец этих событий секретарь саксонского посольства Гельбиг пишет об Алексее Григорьевиче: "Один из первых чинов при императорском дворе,.. он должен был сделать пешком трудный переход и на всем этом пути был предметом любопытства, язвительных улыбок и утонченной мести!" Больше 30 лет Алексей Григорьевич старался смыть с себя позорное клеймо ропшинской трагедии, теперь император вновь превращал его в "Меченого".
После помпезных "торжеств" перезахоронения Орлов получил приказание покинуть Россию. Он взял с собой дочь, а вскоре к изгнанникам присоединилась и Марья Семеновна, которой перед этим часто писала Анна Алексеевна, прося приехать и поддержать их с отцом. За границей Бахметеву принимали как "графиню Орлову", чета путешественников не стремилась развеять это заблуждение. В Дрездене, Лейпциге, Карлсбаде для знаменитого сподвижника Екатерины II устраивали великолепные праздники. Орлов был чрезвычайно популярен. Возвращения домой не предвиделось, и многие немецкие друзья стали советовать графу навсегда поселиться за границей. "Если б так поступить, то лутче дневного света не видать", - с тоской писал Алексей родным в Россию.
