Первые проблемы с деньгами появились, когда я стал пить. Я получал повышенную стипендию. Сто рублей присылала Мария. Но этого было мало. Пришлось заняться "бизнесом". Перекидывал вещи из комка в комок. Потом увлекся.
Когда он сказал мне, что занимается бизнесом, я спросил: "А каким?"
Он объяснил. Я сказал: "Так мы с тобой почти коллеги. Но мне-то на водку не хватает, а тебе на кой?"
В крэйзе на такие вопросы не обижаются. Если не психи, конечно.
Чем-то я ему приглянулся. Он, вопреки собственному совету, разоткровенничался, и мы не на шутку разговорились.
- Вобщем бросай своих утюгов. У меня идея есть. Только без трепа. Деньги нужны, но я знаю, где достать. Можно объединиться.
Я вежливо помялся.
Через несколько дней он выписался. Я валялся на кровати и читал Кафку. Он вошел в палату. Пора выходить. Я поздравил его.
Он написал свой адрес, вырвал листок из записной книжки и вручил мне. Потом я продиктовал ему свой. Он хлопнул небрежно по колену - "левайсы". Я кивнул. Ну, вобщем, давай. Звони, как выберешься. Да, конечно.
Я думал, на том и расстались. Как водится. Но в середине октября он приехал.
Он прикатил на своем "запорожце" (на отцовском) и сообщил, что флэт свободна, можно повеселиться. И он отвез меня к себе. По дороге захватили еще четверых, - парня и трех девчонок. Повеселились.
Он живет в Зеленограде. Его подруга - в Москве. По крайней мере, одна из его подруг. По ее милости я и вел машину.
- Меня ж убьют. Не, мне надо домой. Ну пожалуйста!
Они валялись на заднем сиденье и ничего уже не соображали, так упились. Три литра самогона на пятерых. Хорошего самогона, я пробовал. Шел дождь. У меня не было прав, но я был трезвый. В отличие от остальных.
Коробка передач вылетела на четвертой скорости.
Переключение заедало с самого начала. Ну заедает, и заедает. Машина завизжала как истеричная и поползла. За нами шел "москвич". Тоже на скорости. Я еще не сообразил, что же произошло, но уже понял, что это конец. Но почему?
Он вылетел на встречную. А там "КамАЗ". Грустно. Лучше бы уж в нас врезался. Жив бы остался, может быть. Ведь видел же. Или думал, успеет?
Я дотащил машину до обочины и встал. Шел дождь.
Они даже не проснулись. Серьезно задремали. Чтобы расслабиться, я включил радио. Ко мне даже никто подходить не стал, и так все ясно. Пока гаишники не подкатили.
Тогда то я и услышал эту музыку.
Я сидел и слушал. Может быть, просто хотел расслабиться. Ни о чем я не думал. Остановил "дворники", но без раздражения. Закурил сигарету. Я узнал эту музыку. Танцевальные мелодии в эфире.
Меня спрашивали. Я отвечал, но механически. Без интереса.
Но больше я уже не мог не понимать. Конечно. Да. Танец крота на дне подземелья.
Надо было уходить вправо, а он, зачем-то, стал обгонять по встречной. Сглупил. А может, психанул. Или судьба? Интересно, трупы проверяют на алкоголь?
О мертвых плохо не говорят. Было холодно, и шел дождь.
И идет человек, и открывает новые пределы, и обретает родину в любви своей. Там, где любовь его, родина его. Но бывают дни, когда уходит вдохновение, и страшно становится, тоскливо, небо безлико темнеет за окном. И нет солнца. И шепчет человек: "Мама. Мама моя, согрей меня. Укрой меня, холодно мне".
И шепчу я имя твое, Мария.
Октябрь 1988 г. - октябрь 1990 г.
Я стал встречаться с людьми. Говорить. Очень много говорили. Писал статьи, их размножали на ксероксах, печатали в студенческих многотиражках. Я кочевал по общежитиям, все говорил. Меня поддерживали, со мной спорили. Мне показалось, что я умею увлечь. Убедить, переубедить. Переспорить.
Появились друзья. Свободные художники. Мы лучшие силы, новые силы. Жить наизнос. Я говорил: "Моя проповедь. Мой Путь, Мой Долг, Мое Предназначение. Наши Идеалы".
Ночевки на квартирах, споры, крик, табачный дым. Я мечтал о собственной газете. Нервы превращались в мочалку. Жить наизнос. Драться. Наше право, свобода, изменить мир, спасти мир, мы - Новая Миссия. Весь следующий год. В мае приезжала Лида. И еще год. В конце августа я слег.
К тому времени мне все уже осточертело.
Август, интервью. Да, мы гедонисты. Скандал. Октябрь. Ночь в участке. Мы вне политики. Никому не нужны. Нас услышит весь мир! Девчонки-истерички. Срыв. Нервы. "Свободная" пресса. Мы поведем за собой. Псих ненормальный. Ноябрь. Переутомление. Обморок. Бой. Предатели! Водка на Рождество. Шампанское скупили обыватели. Гайдн на вымороженной площади. Война до победы. Январь, нервное истощение. Больница. В марте "Великий Поход" по стране. Ночь на вокзале. Простуда. На ногах. Май, апатия. Усталость. В ванной пеленки, чужие дети орут. На одном месте. Пустота. Депрессия. Загнанных лошадей... Обошлось без больницы. Появился заработок. Помогли знакомства. Снял квартиру.
Все лето болел на ногах, и стоило только расслабиться, слег. И уже капитально, до середины сентября. А в октябре пришла телеграмма от Лиды.
Она прислала телеграмму. Я прочитал ее и спятил. Если бы мне сообщили, что я миллионер, это едва ли смогло бы обрадовать меня больше. Она приезжает через три дня. В два часа пополудни.
Три дня я метался, и не потому даже, что занимал деньги, договаривался, покупал цветы, вино и все-все-все, а просто потому что спятил.
Засыпать по ночам стало мучением. Как в детстве.
Я сам удивлялся себе.
Лида только поражалась, говорила: "Да что с тобой?"
Смеялась. На вокзале шептала испуганно: "Вокруг же люди".
Я отмахивался: "Да ну их!"
Весь день мы были вместе. Я иногда вставал, чтобы сменить кассету или принести что-нибудь пожевать. Она два раза уходила чтобы принять душ. Я тем временем проветривал комнату и вытряхивал пепельницу. Мы ничего не готовили, только кофе. Еще бутерброды. Пили сырые яйца.
Она заснула в восемь утра. Я - в полдевятого. Проснулись мы одновременно в полпервого дня. Вечером Лида вспомнила про командировку. Схватилась за голову.
- Мне же нужно отметить прибытие!
Я сказал: "И отметим".
Она говорила: "Я не узнаю тебя".
И тут же говорила: "Ты весь в этом".
Противоречила себе на каждом шагу.
Я упрямился, не хотел ее отпускать. Она сказала: "Я ненадолго".
Я хотел пошутить, но понял, что уже устал смеяться, и сказал: "Ладно. Только ненадолго".
Когда она вернулась, мы поехали гулять за город.
Была осень, первые солнечные дни. Как оказалось, они же последние. Осень, она всегда вспоминается одинаково. И были ее запахи, желтые листья. И последний запах лета - земли.
- Ты хорошо отдохнул за это время? - спросила Лида. - В прошлый раз ты выглядел усталым.
- Скажи лучше, слабым. Это было жестоко, бросать меня на целый год, пожаловался я. - На полтора года!
Пожалей меня, скажи: "Ах ты бедняжка!"
