Юноша, кажется, удовлетворен ответом, но как только Сафа открывает рот, чтобы продолжить речь, он снова поднимает руку.
— Извините, но… мне просто интересно. Мы будем закачивать в каждую из этих временных линий одно и то же количество энтропии?
Это грамотный технический вопрос, из которого следует, что молодой человек гораздо лучше подготовил домашнее задание, чем большинство присутствующих.
— На самом деле нет, — отвечает Сафа настороженно. — Как показывают расчеты, при обмене энтропией всегда имеется некоторый небольшой разброс значений. Если определенная копия Механизма обладает большим количеством пригодной для нас информации, то мы закачаем в нее больше энтропии, чем в копию, которая может предложить меньше информации. Но все равно речь идет об очень незначительных различиях, о мелочах, которые никто не в состоянии заметить.
Юноша запускает пятерню в челку.
— А если найдется только один?
— Что, простите?
— Я имею в виду: если там, в параллельных мирах, существует только одна-единственная целая копия, а все остальные повреждены в той же степени, что и наша собственная?
— Такого не может быть, — отвечает Сафа, надеясь, что найдется кто-нибудь, кто перебьет любознательного энтузиаста, задав ей другой вопрос. Не то чтобы она была в себе не уверена, просто чувствовала, что этот допрос может продолжаться таким вот образом всю ночь.
— Но почему же? — упорствует молодой человек.
— Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Математика утверждает: вероятность подобного настолько ничтожна, что мы можем про нее забыть.
— А вы верите математике?
— А почему я не должна ей верить? — Сафа начинает терять терпение, она чувствует: на нее наезжают и пытаются загнать в угол. Самое время директору музея встать на ее защиту, но, как всегда в таких случаях, он, видимо, отвлекся на что-то другое. — Разумеется, я верю в математику. Было бы крайне странно, если бы это было не так.
— Я только хотел спросить, — голос юноши звучит обиженно, как будто это на него нападают. — Может, это действительно маловероятно — я вам верю на слово. Но просто мне хочется знать, что произойдет в этом случае?
— Не забивайте себе голову, — твердо произносит Сафа. — Этого не случится. Не случится никогда. А теперь, с вашего позволения, я могу продолжить?
Ее пальцы давят на кнопку вызова Катиба. Но никакой реакции не следует. Телефон мертв, и она только теперь замечает, что его дисплей не светится. Она кладет трубку на рычаг, потом делает еще одну попытку, но ничего не происходит.
Только после этого Рана внимательно приглядывается к шестеренке, над которой работала. В антикитерском Механизме имеется тридцать семь зубчатых колес, это двадцать первое, и хотя оставалось еще немало сделать, прежде чем его можно будет вернуть в коробку, но все же она его изрядно почистила. А сейчас шестерня выглядит, будто Рана и не начинала работу. Целыми неделями Рана очищала ее поверхность от коррозии, а теперь та снова вся покрыта пушистым зелено-голубым налетом, как будто кто-то погрузил артефакт в сильную кислоту в те минуты, когда Раны не было в лаборатории. Более того, когда она, не веря своим глазам, в полном отчаянии разглядывает колесо, то замечает: на нем не хватает трех зубцов — то ли отломаны, то ли просто сточились до основания, результат один и тот же. И что хуже всего, по колесу проходит глубокая царапина, а скорее, даже трещина, готовая расколоть его пополам.
Выбитая из колеи, но и в равной степени захваченная каким-то болезненным любопытством, Рана берет скребок, с которым работала до того, как услышала странные звуки, и касается им участка, пораженного зелено-голубой коррозией. Часть пушистого налета отделяется почти сразу, да только вместе с ним откалывается добрая четверть шестеренки, и отвалившийся кусок рассыпается и превращается в кучку бледных гранул на столешнице верстака. Пораженная Рана впадает в ступор. Она не в силах поверить глазам, она просто стоит и смотрит на уничтоженное зубчатое колесо, из которого вырван громадный кусок. А затем в ее руке ломается и сам инструмент.
— Этого не может быть, — говорит вслух Рана.
Затем ее взгляд падает на другие шестеренки в пластиковых коробках, и она видит: все, абсолютно все они покрыты тем же хрупким коррозийным пушком.
Что касается самого Механизма, вернее выпотрошенного ящика, то тут ее взору предстает вообще нечто невероятное. Она уже готова была допустить, что за время, пока она поднималась наверх и возвращалась, какая-то странная, до сих пор не наблюдаемая химическая реакция нанесла повреждения металлическим частям, но коробка-то была деревянная! Она не подвергалась никаким изменениям в течение веков, с тех самых пор, когда очередной бережный владелец Механизма аккуратно заменил старый деревянный корпус новым.
Но теперь ящик превратился в нечто, выглядевшее скорее камнем, нежели деревом, в чем лишь с большим трудом можно признать рукотворный артефакт, а не создание природы. Рана протягивает руку и с трепетом касается его поверхности.
На ощупь эта субстанция кажется волокнистой и бесплотной. Ее палец проходит сквозь вещество, как призрак сквозь стены. Будто перед ней не реальный объект, а голограмма. Вглядываясь в нутро Механизма, Рана видит: все еще остававшиеся на месте шестеренки слиплись в единую, покрытую коррозией массу. Как будто на цельном камне кто-то выгравировал размытую схему часового механизма..
И тогда Рана разражается смехом, поскольку все фрагменты загадки встали на место и сложились в единое целое. Все это просто-напросто шутка и — учитывая, в каком напряжении она находилась последнее время, — дурная шутка. Но все равно всего лишь шутка, а не сигнал о том, что у нее крыша едет. Кто-то специально пошумел наверху, чтобы ее выманить, а как бы иначе они смогли проникнуть в ее лабораторию и подменить Механизм на его разрушенную копию?
Исчезнувшие окна, испуганно мечущаяся птица — это, конечно, перебор, но подобные детали хорошо имитируют хаотическую логику сновидения и говорят о богатстве фантазии неведомого шутника.
Что ж, у нее есть чувство юмора. Да только сейчас юмор неуместен. Кто-то заплатит за все это. И последняя капля — отрубленный телефон. Это уже не смешно, это подло.
Она делает движение, чтобы подняться на ноги и отправиться разыскивать неведомых шутников, которые, должно быть, прячутся в тени — скорее всего, в затемненной галерее для обозрения, оттуда она видна как на ладони. Но когда Рана упирается ладонями в поверхность верстака, ее пальцы проваливаются в дымчатую поверхность столешницы.
