То, о чем думалось годами, спрессовалось в глобальном итоговом вопросе: “Кто мы такие на фоне Вечности?” Так четко, бескомпромиссно сформулировал его А.Тесленко после того, как, опаленный “звездой Полынь”, вернулся из чернобыльской зоны. В романе исследуются причины вселенской беды, прослеживается — до поражающих, иногда даже натуралистических подробностей — процесс неотвратимого приближения трагедии. Словно рефрен повторяется, варьируется жесткое обобщение: “И вот так одно огромное сумасшествие подвело черту под всеми будничными и уже привычными безумствами”.
В последних произведениях зачастую фантастическое изображается как реальное, реальное — как фантастическое. Грань между этими двумя началами стирается, становится неуловимой. Снова и снова звучит извечный “проклятый” вопрос: “Вселенная для человека? Или человек для Вселенной?”
А.Тесленко, как будто ощутив дыхание близкой смерти, выплескивал на страницы то страстные, то мучительные, грустные размышления о судьбе и призвании художника, незащищенности настоящего таланта. И роман (особенно его четвертая, “синтезирующая” повесть, непосредственно посвященная чернобыльской зоне, где встречаются главные герои произведения), и “Пылесос истории”, и “Анатомо-поэтические композиции” отмечены автобиографичностью, явственной, до боли искренней исповедальностью, в которой гармонически соединилось то, что всегда отстаивал автор, — Порядочность, Долг, Любовь, Неподкупность, Правда.
Последние произведения писались в Ирпени. Мы подолгу жили в соседних корпусах, часто встречались. Вместе собирали грибы, покупали перед Новым годом елки, а весенним утром, когда сверкнула первая молния, в последний раз вместе стояли на перроне.
Прошло два часа, и московский поезд прибыл. А. Тесленко знал чуть ли не всех гостей. Не искал сердечных, дружеских приветствий, добрых слов — они сами по себе рождались в мягкой, светлой, чуткой душе.
Распогодилось, улеглась послечернобыльская привокзальная пыль, и ничто не предвещало приближение фатального дня.
Творца Инканы не стало, но осталась планета. Планета добра, человечности, порядочности, любви. Планета вечной памяти.
Александр Тесленко
ПЫЛЕСОС ИСТОРИИ
“Дорогая мамочка! Я представляю, как ты волнуешься за меня и сердишься за то, что я редко тебе пишу. Но очень прошу — не волнуйся. Ты со своим впечатлительным характером принимаешь все слишком близко к сердцу. Это прекрасная черта, но, поверь, — у меня все хорошо! Здесь ничего плохого со мною просто не может произойти. Редко пишу я лишь потому, что много работы. Ужасно много. Позвонить же, как ты знаешь, мы к вам не можем. Точнее, это очень сложно. И знай, если я добьюсь разговора с тобой, это уж точно означало бы какую-нибудь беду, которой, повторю, здесь случиться практически не может.
Прошу тебя, при каждой возможности передавай привет моей дорогой Амилке и целуй ее. Ведь я ей совсем не пишу. Знаю, она тоже не сидит на месте, носится по нашему тесному и громадному Мирозданию. А к тебе она, я уверен, изредка забегает, и вы имеете возможность поговорить и вместе почитать мои письма. Целуй и, пожалуйста, береги мою Амилку. Без нее мне очень плохо. И без тебя страшно плохо, дорогая мамочка. Но в жизни никогда не бывает, чтобы во всем было лишь хорошее.
Я доволен своим научным руководителем, а стало быть, и всей своей работой. Очень много приходится заниматься чистой наукой. А это, оказывается, преинтересная штука. Вырастаешь в собственных глазах. Кроме чистой прикладной физики, я уже достаточно хорошо ориентируюсь в проблемах современной биологии, без которой нам с нашим “пылесосом” просто не обойтись.
Поверь мне, мамочка, я очень часто вспоминаю все наши беседы и хорошо помню все твои опасения и предостережения. Безусловно, любая наука и человеческая деятельность должны служить только всеобщему благу. А оно складывается из личного блага для каждого, кто чувствует и мыслит. И в этом я никогда тебе не возражал. Хотя теперь у меня больше чем достаточно возможностей убедиться в том, что чистейшие и святейшие научные замыслы не так-то легко воплотить достойным образом в жизнь… Но поверь мне, мамочка, — тебе никогда не придется стыдиться за мои поступки, ибо, в конечном итоге, главнейший мой научный руководитель — это ТЫ. Погода здесь стоит вполне пристойная. Зимы не очень лютые, а летом не очень жарко. То есть все нормально. У меня имеется возможность достаточно часто выходить за пределы городка. И хотя отдыхом эти отлучки назвать очень трудно, но они очень разнообразят мою академически-аспирантскую жизнь. Я всегда одеваюсь, как ты говоришь, по сезону и еще ни разу не простудился. Врачи у нас здесь прекрасные, так что не волнуйся, мамочка. И, пожалуйста, не обижайся, что редко пишу. Очень много работы. Настоящей работы и настоящего научного поиска.
Именно об этом я мечтал всю жизнь.
Обнимаю, целую Вас всех. Ваш Юлимар. 12345123451234512345123451234512345 12345123451234512345123451234512345”
Под развесистыми ветвями старого каштана, на котором уже зеленела весенняя листва, — семь толстенных, в два обхвата пней, поставленных вместо столиков. Стулья же — самые обыкновенные, из дюралевых трубок с фанерными сиденьями. Стулья на ночь заносили в домик торговой точки № 165. А столы дневали и ночевали на улице. И в дождь, и в снег. Зимой павильон не работал. А с ранней весны до поздней осени Микола любил посидеть здесь и после работы, и в выходные дни. Конечно, когда не было дождя. На свежем воздухе один только шашлычный запах пьянил. Если еще прихватить с собой то, что “категорически запрещается”, — наслаждение не с чем и сравнить. Понятно, для тех, кто в этом разбирается.
В этот вечер Микола ушел с работы несколько раньше обычного. Собственно, работы в тот день для него не было. Никто его не искал, а выдумывать что-либо ради дня завтрашнего не имел ни малейшего желания. Вот и отправился домой.
Свои неполные сорок лет Микола прожил разнообразно и непоседливо. В школе учился хорошо, был почти отличником. Однако после восьмого класса, желая поскорее избавиться от родительской опеки, решительно и не без семейных скандалов подался в ПТУ, где и получил профессию плотника. Немного проработал по специальности на заводе и был призван в Армию, откуда вернулся с еще одной профессией — водителя. Но душа продолжала искать свое место в жизни. Подал документы в химико-технологический институт, сдал все экзамены и был зачислен. Но через два года его отчислили за неуспеваемость. Причина неуспеваемости — новое увлечение. Литература! Начал писать стихи, рассказы. И это так его поглотило, что учение на ум не шло. Он уверовал в то, что его ожидает судьба великого писателя. Способствовали этому поощрительные отзывы и комплименты друзей в редакциях. Ему посоветовали пойти в литературный институт. Он с радостью согласился. Судьба и на этот раз ему улыбнулась. Он легко поступил и прожил еще три прекрасных и многообещающих года. А когда возвратился домой, то впервые в жизни осознал, что он уже не юноша. Осмыслил, сколько ему лет и… всю глубину своей никчемности. Кто он на этом свете? Никто. Действительно никто. За эти годы умерла мать. Сердечный приступ. Он приезжал на похороны из Москвы. Отец сильно постарел. Перестал его поучать и, как казалось, вообще не обращал на сына внимания.
