Понтер по-прежнему смотрел на неё, ободряюще улыбаясь. Если при ярком свете она и показалась ему не такой привлекательной, как в полумраке гостиничного номера, он никак этого не показал.
Мэри положила трусики в корзину и вошла в камеру, которая начала своё унизительное вращение. Да, она сама смотрела на Понтера, но смотрела, восхищаясь — в конце концов, он мускулист и прочими достоинствами наделён весьма щедро.
Но она — женщина, стремительно приближающаяся к сорока, с двадцатью совершенно ненужными фунтами жира, чьи лобковые волосы просто кричат о том, что волосы у неё на голове крашеные. Господи, да разве может Понтер восхищаться такой бледной немочью?
Мэри закрыла глаза и стала ждать окончания процедуры. Она не чувствовала ничего: что бы лазеры ни творили у неё внутри, это было совершенно безболезненно.
Наконец, всё закончилось. Мэри вышла из кабинки на другую сторону деконтаминационного помещения, и Понтер отвёл её в ещё одну комнату, где они смогли одеться. Он указал на стену, заполненную рядами кубических шкафов с одеждой.
— Примерь из верхнего правого, — сказал он. — Они упорядочены по возрастанию размера; в том самый маленький.
Самый маленький, подумала Мэри и немного приободрилась. Похоже, в этом мире ей пришлось бы покупать одежду в детском отделе.
Мэри оделась так быстро, как смогла, и Понтер повёл её к лифту. Мэри ещё раз поразилась бросающимся в глаза различиям между технологиями глексенов и барастов. Кабина лифта была круглой и управлялась парой педалей в полу. Понтер наступил на одну из них, и кабина начала подниматься. Как это удобно, когда у тебя заняты руки! Однажды Мэри уронила все свои покупки, включая картонку с яйцами, пытаясь нажать на кнопку своего этажа.
Посреди кабины имелись четыре вертикальных штанги, равномерно распределённые по её пространству. Поначалу Мэри приняла их на опорные балки, но она ошиблась. Как только кабина поехала вверх — по-видимому, ей предстояло преодолеть те же два километра, что и на её Земле — Понтер подошёл к одной из штанг и начал тереться об неё спиной. Это оказались приспособления для чесания — неплохой способ занять время.
Мэри, однако, удивилась круглой форме кабины. Разве такая форма не приводит к вращению кабины внутри шахты?
Понтер кивнул массивной головой.
— Как раз для этого, — перевёл Хак его слова. — Подъёмный механизм встроен в стенки кабины, а не располагается наверху, как в ваших лифтах. Направляющие, по которым движется кабина, немного отклоняются от вертикали и образуют очень растянутую спираль, завитую вокруг шахты. В данном конкретном случае лифт начинает движение дверью на восток, но приезжает наверх, развернувшись на запад.
Мэри также имела возможность рассмотреть поближе то, чем освещалась кабина.
— Боже, — сказала она, присмотревшись, — это что, люциферин?
Стеклянная трубка, заполненная жидкостью, испускавшей зеленовато-голубоватый свет, опоясывала цилиндрическую кабину под самым потолком.
Хак загудел.
— Люциферин, — повторила Мэри. — Вещество, благодаря которому светятся светлячки.
— А, — сказал Понтер, — да, это похожая каталитическая реакция. Это у нас основной способ освещения помещений.
Мэри кивнула. Разумеется, неандертальцы, адаптированные к холодному климату, вряд ли были бы в восторге от ламп накаливания, которые излучают больше тепла, чем света. Люциферино-люциферазная реакция гораздо эффективнее и почти не производит тепла, только свет.
Лифт продолжал подъём; в зелёно-голубом освещении кожа Понтера приобрела серебристый отлив, и золотисто-карие глаза казались почти жёлтыми. В крыше и полу кабины имелись вентиляционные отверстия, и из них ощутимо дуло; Мэри вздрогнула и обхватила себя руками.
— Прости, — сказал Понтер, заметив её реакцию.
— Ничего, — ответила Мэри. — Я знаю, что вам нравится холод.
— Не в этом дело, — сказал Понтер. — Просто в замкнутых помещениях накапливаются феромоны, а подъём занимает приличное время. Вентиляция для того, чтобы пассажиры не воздействовали друг на друга химически слишком сильно.
Мэри потрясённо покачала головой. Она ещё даже не выбралась из шахты, а уже была потрясена количеством различий. А ведь она знала, что направляется в другой мир. Она снова восхитилась Понтером, который впервые попал на её Землю без всякого предупреждения, но каким-то образом умудрился не сойти при этом с ума.
Наконец, лифт достиг поверхности, и двери кабины открылись. Даже это делалось непривычным для Мэри способом: дверь, которая в закрытом состоянии выглядела сплошной, открывалась, сминаясь гармошкой.
За дверью оказалось квадратное помещение метров пяти размером со стенами салатового цвета и низким потолком. Понтер подошёл к стеллажу у стены и вернулся с маленькой плоской коробочкой из чего-то, напоминающего синий картон. Он открыл её и достал что-то поблёскивающее металлом и пластиком.
— Верховный Серый совет признал, что у него нет иного выхода, кроме как разрешить людям вашего мира посещать наш, — сказал Понтер, — но, по словам Адекора, выдвинул одно условие. Ты должна носить вот это, — он показал её прибор, и она увидела, что это металлическая лента, в целом по виду очень похожая на Хака.
— Обычно компаньоны имплантируют, — объяснил Понтер. — Но мы понимаем, что нельзя требовать от человека подвергнуться хирургической операции ради краткого посещения нашего мира. Однако это лента не снимается. Её можно снять лишь здесь — встроенный в неё компьютер знает, где ты сейчас находишься, и позволит застёжке открыться только в этом помещении.
Мэри кивнула.
— Я понимаю. — Она протянула правую руку.
— Обычно компаньон носят на левой руке, — сказала Понтер, — если только носитель не левша.
Мэри опустила правую руку и протянула левую. Понтер занялся установкой компаньона.
— Я давно собиралась тебя спросить, — сказала Мэри. — Ведь большинство неандертальцев — правши?
— Да, около девяноста процентов.
— Мы тоже пришли к такому выводу, изучая окаменелости.
Понтер удивлённо вскинул бровь.
— Как это возможно определить по окаменелостям? Я не слышал, чтобы у нас делались какие-то предположения о проценте левшей среди глексенов.
Мэри улыбнулась, обрадовавшись изобретательности своего народа.
— По ископаемым зубам.
— Как могут быть зубы связаны с леворукостью?
— Мы изучили восемьдесят зубов, принадлежавших двадцати разным неандертальцам. Видишь ли, мы догадались, что с вашими здоровенными челюстями вы наверняка пользовались ими как зажимами — чтобы удерживать край шкуры во время удаления с неё остатков тканей. Шкуры абразивны, они оставляют на зубах маленькие щербинки. У восемнадцати особей эти щербинки были скошены вправо, чего можно ожидать в случае, когда скребок держат правой рукой.
