Почти автоматически он вскинул арбалет, свистнула первая стрела, и ей ответило басовитое жужжание боевого диска. Воздух снова наполнился плеском крыл и предсмертными воплями падавших в бездну тварей; Конан стрелял, пытаясь не подпускать их к верхней части шара. Но что он мог сделать? Двенадцать стрел поразили двенадцать чудовищных ликов, но десятки других тварей плотным облаком опускались на красный цветок, впивались зубами и когтями в его плоть, терзали и рвали кожистую оболочку. Сфера дрогнула, накренилась под тяжестью облепивших ее серых созданий и быстрее пошла вниз.
- Все, - сказал Конан, - стрелы кончились. Да если б и остались, теперь мне до этих тварей не добраться. Хотя... - Он принялся распутывать веревку с железным крюком, которой были перевязаны мешки.
Рина, ухватившись за стебли, далеко высунулась наружу - видно, хотела разглядеть, что творится на верхней части шара. Гарпии ее не атаковали; похоже, они сообразили, что, разорвав оболочку, доберутся до своей добычи без всяких потерь.
- Их там десятка два, - сказала Рина дрогнувшим голосом. - Я не вижу... не разглядеть... но больше двух десятков на куполе не поместится. Остальные кружат сверху, словно стая воронья над падалью... - Тут она заметила в руках Конана веревку. - Что ты собираешься делать?
- Попробую зацепиться крюком о скалу. Подтянем к ней шар, и я заберусь наверх... Что нам еще остается?
Он выждал момент, когда цветок поднесло ветром поближе к белой стене, и метнул веревку. Крюк глухо лязгнул и скользнул вниз, не оставив ни царапины на блестящей поверхности, и Конан выругался. Если перед ним и в самом деле находилась грудь Первосотворенного, подпирающего верхний мир, то плоть его была тверже камня! Выбрав веревку, киммериец метнул ее снова - с прежним результатом. Над головой его шла лихорадочная возня, и внезапно густая капля цветочного сока капнула на плечо Конана. Она была алой, как человеческая кровь.
- Кажется, пришла пора прощаться, - вымолвил он, поворачиваясь к Рине.
- Кажется... - Она вздохнула, потерла ладошками побледневшие щеки. А жаль! Мне так хотелось взглянуть на величайший из храмов Митры... вымолить прощение для тебя... и еще... еще... - Голос ее стих, но губы беззвучно шевелились. Глядя в ее ясные серые глаза, Конан разобрал лишь одно слово - милый; он потянулся к девушке, чтобы обнять и успокоить ее. Нет, не успокоить - Рина, Ученица, владеющая Силой, была спокойна перед лицом смерти! Значит, ему оставалось лишь обнять и приласкать ее, сделать то, что он давно хотел.
Конан протянул к девушке руки, но вдруг зрачки ее расширились - она глядела на что-то за его спиной, полуоткрыв в удивлении рот. Киммериец еще не успел обернуться, как твари, облепившие сверху цветок, загомонили, завизжали и серой тучей ринулись в сторону. Огромная сфера дрогнула, выпрямилась, и спуск вновь стал ровным и плавным.
- Ко-нан, смо-три... - медленно, по слогам произнесла Рина, не в силах справиться с изумлением.
Он повернул голову. В белой сияющей стене разверзлась гигантская пещера, и цветок с торжественной неторопливостью плыл прямо к ней.
26. ХРАМ
Рина, тихо вздыхая, лежала в его объятиях, закинув обнаженную руку Конану на шею. Во сне туника девушки сбилась, открыв округлые колени и бархатную поверхность бедра, но киммериец глядел на юную и чистую ее прелесть без привычного вожделения. Теперь, спустя долгие дни, проведенные вместе, она уже не казалась Конану недосягаемым существом, неприкосновенной служительницей Митры, чьи тело и душа посвящены одной лишь божественной цели. Чудесным образом она вдруг превратилась в женщину, стала дорога ему, но то, что он чувствовал сейчас, нельзя было выразить грубым и плотским словом. Вожделение? Нет... Любовь? Тоже вряд ли... Он был слишком тверд, слишком силен и неукротим, чтобы любить женщину - ибо любовь предполагала самопожертвование. Нежность? Да, это было ближе всего к истине.
Они лежали в большой пещере с высоким куполом - там, где их сморил сон; неподалеку от входного отверстия плавно колыхалась карминовая сфера цветка, и пол под ними казался не каменно-жестким и холодным, а теплым и упругим, словно исполин, приютивший их в крохотной складочке своей необозримой плоти, хотел согреть и убаюкать нежданных гостей. Конан заметил, что стены тут светятся сильней, чем внешняя поверхность утеса. Струившийся из пещеры поток ярких серебристых лучей вырывался наружу, пронзая тьму на другой стороне пропасти, и исчезал во мраке. Вероятно, этот свет и отпугнул вчера гарпий, либо они вообще боялись коснуться тела гиганта; как бы то ни было, мерзкие порождения Нергала исчезли, и ничто не мешало продолжить путь.
Конан пошевелился, и Рина раскрыла глаза. Увидев, что девушка проснулась, он осторожно снял с шеи ее ладонь и сел, приглаживая растрепанную гриву темных волос; потом сунул руку за пояс, вытащил сосудик с арсайей и вдохнул бальзам. Драгоценного вендийского снадобья оставалось совсем немного - лишь на донышке фляги шуршали последние крупинки.
- Я поняла, - вдруг раздался голос Рины, - поняла, почему мне не удавалось рассмотреть все это... - Она тоже села, плавным жестом обеих рук словно охватив огромную пещеру.
- Ты говоришь о своем предвидении? О том, что оно отказало на сей раз?
- Да. Мне был послан сон... вещий сон...
Конан, не прерывая ее, вопросительно приподнял бровь, но Рина покачала головой.
- Я не буду его пересказывать. Просто я поняла, что мне доступно, и что - нет... Понимаешь, я могу предвидеть действия людей - обычных людей, таких, как мы с тобой, - она улыбнулась и, приподнявшись, оправила тунику. - Но кто способен угадать намерения бога? Мечтать об этом было бы слишком самонадеянно и грешно.
- Значит, ты думаешь, что Первосотворенный помог нам по прямому повелению Митры?
- Уверена в том. Мой сон...
Конан вдруг расхохотался, откинув голову и обнажив белые крупные зубы.
- А я считаю, что Митра и не думал нас спасать, - заявил он. - Если помнишь, вчера я пару раз пощекотал гиганта железным крюком... Вот он и проснулся!
- Ты можешь считать так, если хочешь, но я-то знаю истину! - Гибким движением Рина поднялась на ноги и начала развязывать свой мешок. Поедим?
- Конечно. Что у нас осталось?
У них было еще немного мяса и сушеных фруктов, комок засахарившегося меда в тряпице и три окаменевшие лепешки. Вполне приличная трапеза для непритязательных людей. Конан, пережевывая размоченный в воде кусок хлеба, размышлял, найдется ли внизу какая-то пища. Впрочем, он скоро оставил мысли о еде; до великого храма Митры было рукой подать, и киммериец погрузился в размышления о том, что ожидает его в святилище. Простит ли его бог? Или наложит новую кару, еще тяжелее прежней?
