Реконструкция событий, происшедших со 2 по 6 марта 2084 г.:
Как и другие помещения подземной крепости, телестудия была обставлена довольно скупо. Лишь одну стену задрапировали полотнищем с изображением головы орла, держащего в клюве оливковую ветвь, — герб Западного блока. Как раз под ним располагался пульт с микрофонами, при желании на нем можно было скрытно от телекамер держать текст выступления. Но этой возможностью пользовался один Эллиот, который плохо запоминал тексты и в свое время на репетициях частенько останавливался посреди выступления. Остальным же пульт служил лишь опорой или деталью внешнего оформления; Эйнар любил говорить, опираясь о пульт обеими руками, наклонясь вперед, словно хотел быть как можно ближе к своей аудитории. Рихард обычно стоял возле пульта, положив на него руку, — эта небрежная поза должна была демонстрировать его превосходство. А Катрин старалась встать так, чтобы пульт был у нее за спиной и чтобы лицо ее оператор подавал крупным планом, — уполномоченный секретной службы Каттегат обычно сердился из-за того, что она заслоняла таким образом орлиную голову. Это была, можно сказать, официальная часть наших апартаментов, другие были отмечены печатью временного пребывания: на голых стенах еще виднелись следы лазерной обработки, и всюду — переплетение проводов, труб, отопительных шлангов. На потолке было укреплено несколько прожекторов, справа и слева от телекамеры — два осветительных прибора, позади несколько откидных стульчиков с синтетической обивкой — вот и все.
В тот раз им с трудом удалось без помех довести до конца передачу — звуки сражения начали проникать и сюда, в это глубокое подземелье. Разрывы бомб и снарядов, гул взлетающих ракет — все это сливалось в единый глухой рокот, сквозь который иногда прорывались оглушительные удары. Чтобы продолжать работу в таких условиях, приходилось напрягаться изо всех сил и делать вид, будто ничего не происходит. Долгое время они чувствовали себя в полной безопасности на самом нижнем этаже этого подземного бункера — все остальные помещения находились над ними: и комнаты противовоздушной обороны, и продовольственные склады и арсеналы, и производственные помещения, и электростанции. Они занимались здесь самым важным делом, хотя и были всего лишь инструментом в руках правительства. О том, что происходит снаружи, они узнавали из официальных сообщений, не имея возможности подняться наверх. У них не было отдыха и не было никакого выхода — их охраняли и берегли так, словно они и в самом деле являлись членами правительства. О них заботились больше, чем о самых знаменитых ученых, инженерах и врачах, не говоря уже о деятелях искусства: о телережиссерах и актерах, о сценаристах и композиторах, в чью задачу входило демонстрировать единство в рядах руководства и поддерживать боевой дух народа. Они были до такой степени отгорожены от остального мира, что воспринимали внешние события не как реальность, а как некое подобие учебных маневров. Все, что они делали, совершалось как бы в полусне — ничего другого им просто не оставалось. Они выступали от имени Западного блока, не имея ни власти, ни даже представления о том, какие силы они приводят в движение.
Тем сильнее они были потрясены, когда оказались вдруг втянуты в события. Война добралась и до них. Они, правда, знали, что атаки и контратаки становятся все ожесточеннее, знали, что в этой войне не существует четкой линии фронта, что любой стратегический замысел за несколько дней может превратиться в абсурд, что всюду царит хаос, что с обеих сторон нарастает эскалация насилия с единственной целью доказать свое превосходство, и все же они были потрясены, ибо никто из них до сих пор реально не представлял современную войну. Они не предполагали, что боевые действия, несмотря на глубоко эшелонированную оборону, так быстро переместятся к самому центру страны, в районы с высокоразвитой промышленностью и большой плотностью населения, и тем более не могли себе представить, что противник проникнет в подземные укрепления, захватывая этаж за этажом, хотя соединявшие их шахты были снабжены автоматическими взрывными устройствами. Им пришлось убедиться, что самыми ужасными орудиями уничтожения, какие только способен создать человеческий разум, располагало не только их правительство — противник тоже обладал не менее мощной разрушительной техникой. В том-то и заключается одно из величайших несчастий этого мира: разрушать проще, нежели созидать.
Все это оказалось для них весьма неожиданным и потому потрясло сильней, чем можно было предполагать: карточный домик их безопасности рушился с каждым днем. Разумеется, это можно было бы сказать обо всех, кто воевал, обо всех солдатах, оказавшихся перед лицом смерти вдали от родного дома; и все же тут было некоторое отличие. Осознание смертельной опасности иногда вызывает шок, для многих спасительный, — так, во всяком случае, утверждают военные психологи; человек, только что дрожавший от страха, ощутив себя на краю бездны, начинает бороться за свою жизнь. И тогда на смену равнодушию приходит ненависть к врагу, которая помогает мобилизовать все силы.
В информационном центре все было совершенно иначе. Им нельзя было показать ни малейшего волнения, когда они произносили свои речи и лозунги, нельзя было допустить ни малейшей неуверенности. Они должны были оставаться воплощением спокойствия, и когда однажды Эйнар, говоря о близкой победе, неожиданно закашлялся, Каттегат заставил его заново отснять всю пленку, да вдобавок еще закатил ему выговор, который, вообще говоря, мог лишить Эйнара очередного повышения зарплаты. Но даже и тут сказалось их особое положение — этих четверых дублеров нельзя было наказывать. Напротив, для продолжения этой масштабной инсценировки необходимо было заботиться, чтобы у них сохранялось хорошее настроение; такие меры наказания, как наряд вне очереди или карцер, исключались. И хотя они прекрасно отдавали себе отчет в том, что сами они ничего не значат и что между ними и теми, кого они изображали, расстояние как между небом и землей, все же некий отблеск власти падал и на них, и все четверо с удовольствием давали это понять ненавистным опекунам из органов безопасности. Одни пользовались своим положением больше, другие меньше, но так или иначе этим пользовались все. Эллиот добился для себя спецпитания, чтобы поддерживать — как он заявил — подобающую внешнюю форму. Эйнар любил гонять своих охранников, заставляя себя обслуживать и обхаживать, особенно когда готовился к передаче, причем удовольствие было не столько в том, что ему приносили напитки или ароматки, сколько в том, чтобы заставить всех дожидаться, пока будет удовлетворена его прихоть. Рихарду подобные забавы казались недостойными, зато он требовал, чтобы его обеспечивали всей необходимой ему литературой, и важные персоны из службы безопасности кидались разыскивать для него в заброшенных библиотеках какую-нибудь книгу о марионетках, театре теней или кукольном театре. А Катрин сумела выговорить для себя побольше свободного времени и не участвовала ни в утренней гимнастике, ни в вечерних поверках, ей удалось уклониться даже от занятий по военной физподготовке, сославшись на слабое здоровье, хотя по ее виду этого никак нельзя было сказать.
