И еще изображение размывала мерцающая эгида — щит, установленный лично Зевсом в начале войны, о которой напоминала большая Дырка внизу — прорезанный в сумраке круг, полыхающий закатными красками совсем иного мира, заполненный огнями человечьих костров и суетливыми летающими аппаратами моравеков.
— Милое дитя, — воззвала к Афродите возникшая из ниоткуда Гера, — ответь, согласишься ли ты исполнить одну мою просьбу или откажешь? Все еще сердишься за те последние десять лет, когда я помогала данайцам, в то время как тебе было угодно стоять за дорогих твоему сердцу троянцев?
— Возможно ли отказать Царице Небес и возлюбленной Зевса? — откликнулась та. — Я с радостью повинуюсь, если, конечно, это исполнимо.
Солнце почти упало за окоем; собеседницы оказались в полумгле, однако Гера заметила, что кожа и неувядающая улыбка покровительницы любви продолжали струить свое собственное сияние. Даже в душе богини всколыхнулось нечто похожее на сладострастие; как же должны были чувствовать себя рядом с этой прелестницей боги, не говоря уже о слабовольных кратковечных мужчинах?
Глубоко вздохнув (ибо следующие слова знаменовали начало самой опасной интриги, на какую она только решалась), коварная супруга Громовержца выпалила:
— Дай мне сил возбуждать Любовь, порождать Желания, коими ты покоряешь сердца и бессмертных, и смертных!
Все еще улыбаясь, Афродита легонько сощурила ясные глаза.
— Разумеется, раз ты так изволишь, дочь великого Крона. Но для чего мои скромные уловки той, кто уже почивает в объятиях всемогущего Повелителя Молний?
Гера врала недрогнувшим голосом, разве что, как и все лгуны, приводила слишком много подробностей:
— Война утомила меня, богиня любви. Все эти заговоры бессмертных, происки аргивян и троянцев изранили хрупкую душу. Я отхожу к пределам иной, многодарной земли навестить отца Океана, источник, откуда восстали бессмертные, и мать Тефису, кои питали меня и лелеяли в собственном доме, юную взявши от Реи, когда беспредельно гремящий, широкобровый Зевс Крона глубоко под землю низверг — и под волны бесплодных морей в нашем холодном багровом мире.
— Но зачем? — тихо спросила ее Афродита. — Для чего нужны мои слабые чары, если ты всего лишь хочешь навестить Океана и Тефису?
Супруга Тучегонителя лукаво улыбнулась.
— Старики ухитрились поцапаться, брачное ложе давно охладело. Иду посетить их, чтобы рассеять старую вражду и положить конец несогласию. Сколько можно чуждаться объятий, избегая супружеской ласки? Хочу примирить их, на одр возвести, чтобы вновь сочетались любовью, и заурядных слов для этого не хватит. Вот почему я прошу, во имя нашей с тобою дружбы, ради случайно остывшей страсти между двумя близкими душами: дай мне на время тайну любви, и я воскрешу в них былую нежность.
— Не должно отвергать столь сердечной просьбы. — Афродита еще ослепительнее сверкнула зубами. Закатившись за краешек Марса, дневное светило оставило пик Олимпа погруженным во тьму, однако улыбка Киприды грела мнимых подруг, окутывая их мягким ореолом. — В конце концов, твой муж повелевает всеми нами.
Сказала — и распустила укрытый под грудью пояс. Гера уставилась на тонкую паутинку из ткани, расшитую микросхемами.
«Достанет ли мне храбрости? — У нее вдруг пересохло в горле. — Если эта стерва разнюхает, на что я решилась, то немедля соберет своих подлых сообщников, и тогда пощады не жди. А если дознается Зевс — покарает так, что ни Целитель с иной планеты, ни его баки уже не вернут меня даже к подобию жизни».
— Скажи, как эта штука работает, — еле слышно проговорила богиня.
— В этой штуке, — тихо промолвила собеседница, — заключена вся хитрость обольщения. И жар любви, и лихорадка страсти, и жадные вскрики, и шепоты пылких признаний, и тонкие льстивые речи, не раз уловлявшие в сеть даже самых разумных.
— Все в одном пояске? — удивилась Гера. — Ну и как же он действует?
— Его волшебство заставит любого мужчину помешаться от вожделения, — прошелестел голос Киприды.
— Да, да, но как это получается? — Бессмертная уже не скрывала досады.
— Откуда мне знать? — небрежно рассмеялась Афродита. — Я получила пояс в придачу, когда он… ну, он … творил из нас богов. Может, здесь замешаны феромоны широкого спектра действия. Может, наноактиваторы гормонов. Или поток микроволновой энергии, направленной непосредственно к мозговым центрам секса и наслаждения. Какая разница? Главное — результат… Хотя, конечно, у меня полно других маленьких хитростей. В общем, примерь его и убедишься сама, о супруга Громовержца.
Белорукая бессмертная расплылась в улыбке и затянула узорчатую ленту под высокими грудями, так что ее почти не стало видно.
— Как мне его включить?
— Хочешь сказать, как его включит твоя любезная мать? — продолжала скалить зубы Киприда.
— Ну да, разумеется.
— Когда настанет время, коснись груди, будто собралась активировать пусковую схему квантовой телепортации, только не воображай место назначения, а потрогай микросхему и думай о чем-нибудь чувственном.
— И все? Так просто?
— Этого хватит, — кивнула Афродита. — О, в этом поясе заключен целый мир.
— Благодарю тебя, богиня любви, — проронила Гера.
Лазерные лучи, устремленные вверх, будто копья, пронзали силовое поле над их головами. Вылетевший из Дырки космический корабль или шершень моравеков набирал высоту.
— Что бы ни лежало у тебя на сердце, — произнесла Киприда, — я надеюсь, ты не вернешься в чертоги Олимпа, не исполнив задуманного.
Гера лишь улыбнулась. Потом подняла руку к своей груди, стараясь не задеть укрытый под нею пояс, и телепортировалась по квантовому следу Зевса, оставленному в складках пространственно-временного континуума.
На восходе Гектор велел залить погребальный костер вином. Вернейшие друзья убитого разгребли угли, с бесконечной осторожностью отыскивая кости Приамова сына среди пепла и обожженных останков собак, лошадей и бога. Это было не сложно: Парис лежал на середине сруба; все прочие, набросанные кучей, горели далеко по краям.
Орошая землю слезами, боевые товарищи собрали драгоценные кости в золотую урну, которую обернули двойным слоем тука, как требовал обычай для героев и благородных мужей. Скорбная процессия прошествовала с погребальным фиалом по улицам и площадям Илиона (крестьяне и воины с равной почтительностью молча уступали дорогу) и доставили прах на расчищенную от мусора площадку, где прежде находилось южное крыло дворца Приама, разрушенного восемь месяцев назад бомбами олимпийцев. В сердце изрезанного кратерами пространства высился временный курган, возведенный из каменных глыб — обломков здания, в котором уже покоилась царица Гекуба, жена Приама. Теперь один из ее сыновей покрыл урну с останками другого тонкой льняной пеленой и сам водрузил сосуд на место.
