…Давно уже осталось позади облако холодного воздуха над Рагангой, плаксивый визг слонят и чешуйчатые крыши Питомника. Сухой, легкий запах плоскогорья донесся до ноздрей Ахуки, и он проснулся, прислушался к тихому «ц-ц-ц-ц» Немигающего.
Время перевалило за полночь. Почернел под крыльями Птицы обитаемый лес — там, под деревьями и на дорогах, для немногих бодрствующих уже зашла Луна.
Пора! Ахука размял пальцы и отбил короткую дробь на грудке Немигающего. «Ц-ц-ц-ц…» Зверек задергал передними ногами, он как бы вскапывал шею Птицы, и она замедлила полет, набирая высоту. Тогда Ахука приказал убыстрить полет до предела. Прищурив слезящиеся глаза, смотрел вперед, мимо взъерошенной головы Птицы, и увидел.
Пять светлых точек висели в ровной черной пелене.
Он догнал стаю при последнем свете Луны. Головным летел Брахак, за ним Раф-фаи, завернутый в попону. Адвеста и Нанои летели последними. Ахука послал Птицу вниз, камнем, и промчался между третьим и четвертым гонцами. Сделано! Две последние Птицы шли за ним к земле, остальные продолжали полет…
Сели на дорогу. Усталые Птицы прилегли на животы вдоль обочины. В бледном, диком свете неба едва различалось светлое тело пришельца. Он боязливо слез со спины Птицы и топтался на дороге, ухая.
— Ты заболел, Ахука? — послышался неуверенный голос Нанои. — Птица твоя больна?
— Почему ты не пришел, Ахука? — это пришелец.
— Я пришел, Адвеста… — сказал Ахука.
Он знал Нанои, ее стремительный и неудержимый нрав. Она должна быть неудержима в любви, как и в работе. И велико ее стремление к пришельцу, — подумал Ахука, ибо девушка молчала. Не призвала его к ответу, только промолвила:
— Пора догонять стаю.
— Подожди… Мы поем одну песню. Слушай, Адвеста, и отвечай: сколько может ожидать вас Железная дыня? — Он услышал короткий вздох девушки, — нет, не ошибся он!
— Не более одной ночи, — ответил пришелец. — Две, может быть.
— Я хотел бы, чтобы вы остались в Равновесии, — осторожно сказал Наблюдающий небо. — Хотя бы ты, Адвеста…
— И мне хотелось бы, Ахука, но это невозможно.
— Пришелец, слушай! Нанои знает: Голубой жук не стал бы просить о маловажном! Останься. Ты нужен Равновесию. Позже мы дадим тебе Птиц, сколько потребуется для самого дальнего путешествия. Останься, — не решаясь привести последний довод, он положил руки на плечи Нанои и Адвесты, как бы соединяя их.
— Да, я верю, — сказал пришелец. — Но это невозможно.
Их плечи выскользнули из ладоней Ахуки. Уже разлучены были эти двое, пережили они и оплакали разлуку, и к Птицами подошли порознь. «Упрись ногой в крыло и садись», — проговорила Нанои из темноты.
Тогда лишь Ахука опустил ладони и крикнул:
— Гроза идет с заката. Я поведу стаю.
Володя Бурмистров был близок к отчаянию: более двух часов они ждали Кольку на поляне баросферы, а Птицы, отставшие в пути, не появлялись. Брахак успокаивал, но и сам тревожно поглядывал на небо, а главное — до автоматического запуска стартовых устройств оставался час или восемьдесят минут от силы.
Володя метался от Рафаила к баросфере, к счетчику энергии, и каждый раз проверял положение рукоятки автостарта. Близоруко наклонялся, всматриваясь: указатель стоит на «выключен», правильно… Оставаться, так уж всем вместе… Тоскливо вздыхал и кидался обратно, к памятному дереву, которое они первыми увидели в иллюминатор. Сейчас под деревом в тени лежал Рафаил.
В начале третьего часа ожидания врач Лахи величественно подступил к Рафаилу и заставил его проглотить лекарство. Володя стоял рядом. От жары и волнения он задыхался. В глазах крутились птичьи клювы и головы; рот, казалось, был набит перьями.
— Раф-фаи, просни-ись! — тонким голосом пропел врач. Больной послушно открыл глаза — сонные, однако вполне осмысленные.
— Вовик… Это что — возвращаемся?
— Он здоров! — рявкнул огромный врач. — Получай его, пришелец!
Володя всхлипнул. Рафаил покряхтел, неуверенно поднялся.
— Поесть найдется что-нибудь? Ноги, как ватные.
— Он есть хочет! — вскрикнул Володя.
— Прежде всего он съест бахуша, — распоряжался врач.
Володя подставил другу плечо и с восторгом стал смотреть, как он жует бахуш.
— Ты понимаешь, что он говорит? — спрашивал Рафаил. — Сколько времени я провалялся? А Карпов где?
— Задержался, — сказал Володя.
— Задержался?.. Нет, погоди, как ты язык выучил?
— Поешь, тогда объясню, — сказал Володя. — За папу, за маму…
— Как вкусно! — с наслаждением сказал Рафаил. — Поем и еще посплю, хорошо?
— Конечно, конечно!
Врач Лахи так и предупреждал: «Проснется, но еще сутки будет сонным, как ящерица во время дождей».
Счастье, как говорят, находит тучей. Едва больной поднялся, как прибежал посыльный от гонии и сказал, что рыжебородый пришелец в пути и через четвертую часть одной дюжинной — через полчаса — опустится здесь, на этой поляне.
«Как всегда, в последнюю минуту», — подумал Володя. Николай был из тех, кто обязательно садится в поезд на ходу.
Рафаил ничего не понял — сонно зевал и сонно вглядывался. Надо бы посадить его на место заблаговременно, слаб еще. Пока посадим… Кое-как Володя объяснил это Лахи.
— Э-э! Раф-фаи своими ногами войдет в Железную дыню! — крикнул Лахи и пальцем пощекотал пациента. — Иди, иди! Не приближайся к нему, стеклоглазый!
Рафаил ковылял по траве, виновато улыбался. Лахи вскочил на площадку баросферы и, как подъемный кран, одним движением втащил Рафаила наверх — повернулся, ловко опустил его прямо на командорское место. Володя направлял. Все эго заняло не больше минуты. Володя с чувством сказал:
— Ты наш отец, Лахи!
Снизу откликнулся Рафаил:
— По-каковски ты разговариваешь, Вовик?.. Как прохладно дома, хорошо…
— Оденься! — забеспокоился Володя. — Простуду схватишь, после болезни-то!
Тючок с вещами уже лежал на площадке. Володя помог дружку натянуть шерстяные брюки, куртку, носки. Пристегнул ремнями и натянул на голову берет. Высунулся в люк — ничего не видно…
— Вовк, автостарт выключен? Николая-то нет, правда?
— Конечно, еще бы!
Володя посмотрел, как Рафаил неловкими пальцами трогает рукоятки, и опять сунулся наружу.
Летят, летят! Брахак, Лахи, оба Охотника смотрели в небо. Володя нашарил бинокль и припал к нему, стукаясь об окуляры очками. Три Птицы, видные чуть сбоку и снизу, качались в стеклах.
— Свисто-ок! — завопил он. — Колька!
Лаки захохотал. Птицы стремительно приближались, спускаясь на край поляны, левее баросферы. Передняя проскочила над деревьями и вдруг с нее прыгнул коричневый человек — упал в траву.
