Но дальше луга. И солнце свободно. И видно далеко вокруг. Ты видишь, но и тебя видно. Впрочем, смотреть некому: немногие идут в горы.
Выше - скалы, и снег на скалах. Здесь холодно и трудно дышать. Правда, воздух чист на высоте, но много ли найдется любителей чистого воздуха, если им трудно дышать? Снег. Мягкий. Жесткий. Снег смерзшийся, голубоватый. Лед. Рубишь ступеньки, ввинчиваешь в ботинки шипы. Если холод тебе не страшен, иди босиком, как ходит житель вершин снежный человек йети, - босиком всего надежнее. Только ноги должны быть привычными к такой ходьбе, иначе наследишь кровью на белых простынях гор.
И вот - вершина, и там уже нет земли, закончилась вся внизу. Выше лишь космос. Долго ля, коротко ли, а пришли. Никуда вершина от них не делась, каменная она и, хоть вознесена высоко, начинается снизу.
Они сели там, на вершине, свесив ноги в пропасть. Вокруг были лишь несерьезный жидковатый воздух и пугающая своей чернотой пустота.
- Это - вершина? - с сомнением и разочарованием спросил Я.
- Да, - кивнул Пастырь, - это вершина.
- И выше нет ничего?
- Для людей нет. Для живых, смертных людей выше только планеты и звезды - если ты об этом.
- Камень, - огляделся вокруг Я. - Камень, снег и пустота. Небогат ассортимент.
- Ты вниз посмотри, - прервал его У.
Внизу, у подножия мироздания, по извилистой замкнутой дороге двигалась колонна. Между авангардом и арьергардом ее оставался разрыв, временами он увеличивался, временами уменьшался. Иногда вообще исчезал, и голова колонны налетала на собственный хвост. Впрочем, налетала - не точное определение, это только говорится так. Колонна двигалась медленно, будто бы на ощупь, словно ведомая слепцом. Но скорость первых рядов иногда совсем угасала, а сзади напирали, и тогда голова колонны, не в силах остановиться, врезалась в покорно движущихся в хвосте людей, подминала под себя отставших. Люди шли по людям. И сердились: медленно двигаются, пусть уступят дорогу. И жаловались: напирают! Им ли обижаться, что медленно идем, раз сами они идут сзади нас. Мы-то как раз впереди, достигли уже счастливых долин, где вдоволь света, тепла и простора! А авангард, их авангард топтал их тем временем, не узнавая. Падали уставшие, по ним проходили сильные. Те, что вырывались вперед, упирались в сомкнутые спины первых рядов, и - кто смирялся, а кто шагал по телам. По трупам.
Были и такие, которые уходили на обочины, выбивались из строя колонны; как правило, тихо умирали на каменистых отрогах, потому что нельзя человеку одному. Человек - существо общественное. В колонне и мертвый может идти, если ряды сомкнуты. Если справа плечо и слева. А вне дороги не жди опоры.
- Куда они идут?
- Вперед, только вперед. Куда же еще могут идти люди?
- Но куда?
- Тебя интересует цель? Цель есть, наверное. У каждого своя, и у каждой группы, и у больших объединений. Но, в общем-то, цель не так уж важна, главное - двигаться, а цель можно и по ходу движения придумать, чтобы движение это оправдать. И можно также, по ходу, сменить. Главное двигаться.
Люди шли в колонне без оружия, без денег, без протезов, без паспортов и знаков различия. Беззащитные в своей наготе.
- Почему они голы?
- Не голы. Просто люди. Есть просто люди, а есть люди одетые.
Впереди колонны - лидер. Вожак, ведущий. Это неправда, что он слепой. Просто он движется спиной вперед, а это неудобно. Он движется спиной вперед, потому что должен видеть каждое движение ведомых, смотреть в глаза первому ряду колонны. Лидеру не позавидуешь: не дай бог поворот или, хуже того, обрыв. Тогда он полетит под откос. А по изгибам прошлого пути не так-то просто угадывать направление следующего участка дороги. Оглядываться лидеру никак нельзя: к тем, кто пробился в первую шеренгу колонны, поворачиваться спиной не рекомендуется, они ведь и выбились именно благодаря умению бить в спину.
Нет, конечно, опасность полететь под откос нефатальна. Были, находились такие лидеры, которые умели угадывать путь, и всю жизнь так и шли во главе колонны, и умирали на боевом посту, спиной вперед. Но для этого необходимо, чтобы колонна двигалась достаточно медленно. Шаг за шагом. Нащупывая путь. Лидер не, может остановиться - его сомнут, растопчут тысячи ног. А со временем колени ведущего гнутся все хуже: попробуй вот так годы, спиной вперед. И потому злейший враг любого лидера тот, кто движется быстрее остальных. Таких шустрых стремятся немедленно устранить, и напрасны оправдания, мол, я-де хотел лишь прогресса для общего блага. Первые ряды хорошо усвоили, что если слишком быстро идти вперед, под откос вслед за лидером полетят прежде всего - они, им не удержаться под напором движущейся массы. Они тормозят, хотя и их, конечно, влечет вперед открывающийся из-за спины лидера простор.
Так и идет колонна. Вперед - для всех. Назад - для лидера. По кругу если сверху.
Шоссе - очень длинный негр, легший вдоль. Если что и блестит на нем под голубым светом фонарей, так это лужи. На фонарях, тянущихся по обочине, висят трупы надежд. Ртутный свет подчеркивает все, что можно было бы скрыть. Но лучше свет фонарей, чем дневной, слава богу, ночь. Все-таки ночь прохладнее дня, и запах трупов, трупный запах надежд не очень силен. На одном столбе супермен. Стив Ривс - Боб Бимон - Кассиус Клей - Жан Маре: бары - навзничь, враги - ничком, пространство - назад, время - стоп. На следующем столбе: маленькое росточком, аккуратный зализ прически. Александр? Наполеон? Не разглядеть, есть ли усы под носом. Гитлер? Сталин? Мир в кулак. А там дон Жуан: веревка врезалась в шею, и дон истерял большую часть своей привлекательности. А там - мозгляк Эйнштейн, веревка отделила голову от несуществующего тела. И шея Вийона узнала, сколько весит зад.
Шоссе ведет вдоль, вперед ли, назад ли. Разноголосица указателей сливается в монотонный шум, равный по воздействию тишине.
По кругу. По одной и той же проторенной дорожке. По асфальтовому шоссе. Знакомой, проторенной дорогой ходить легче, проще.
- А если?..
Нет на вершине лишнего, даже камня нет под рукой. День за днем (не скажу "год за годом", потому что год - это смена времен, чередование лета, осени, зимы и весны, а здесь, на вершине лишь холодный день да лютая стужа ночи) - день за днем и ночь за ночью холод сжимает вершину, но когда трескаются камни, ветры смахивают вниз осколки, стирая острые грани. А если? Я потрогал трещину, напрягся, выломал, отколол от большого камня маленький осколок. Покидал его на ладони, пытаясь занять у камня его твердости, убедиться по весу на ладони, что не сон это - вершина, что чувства не врут и законы мира остаются неизменными. Пастырь и У смотрели неодобрительно, но Я размахнулся и кинул камень вниз быстрее, чем можно было успеть остановить его. Охнули снега вершины и снялись. Потянулись, обгоняя друг друга, белые языки, вспухая, закрутилась, заклубилась снежная пыль.
