Она ненадолго задумалась, затем посмотрела мне в глаза.
— По-моему, мы прекрасно друг друга поняли, Кориба.
Тут как раз подошли двое юношей, и я попросил их проводить ее до корабля. Они отправились в путь через саванну, а я занялся своими делами.
Сперва я обошел поля, благословляя пугала. Поскольку за мной увязалась кучка малышей, я чаще обычного останавливался отдохнуть под деревьями, и они всякий раз упрашивали меня рассказать сказку. Я рассказал им истории о слоне и буйволе; о том, как элморан масаев подрезал своим копьем радугу, и поэтому она теперь не опирается на землю; почему девять племен кикуйю названы именами девяти дочерей Гикуйю — а когда солнце стало слишком горячим, отослал детей в деревню.
После полудня я собрал мальчиков постарше и еще раз объяснил им, как они должны раскрасить лица и тела для предстоящей церемонии обрезания. Ндеми, тот самый, что требовал рассказать сказку о Кириньяге, захотел поговорить со мной наедине и пожаловался, что не сумел поразить копьем маленькую газель, а потом попросил заколдовать его копье, чтобы оно летело точнее. Я объяснил ему, что настанет день, когда ему придется выйти против буйвола или гиены с незаколдованным копьем, так что он должен еще потренироваться и лишь потом прийти ко мне… Надо бы приглядывать за этим Ндеми, уж больно он порывист и бесстрашен; в старые времена из него получился бы великий воин, но сейчас в Кириньяге воинов нет. Если мы останемся такими же плодовитыми, то когда-нибудь нам потребуется больше вождей и второй мундумугу, и я решил присмотреться к пареньку повнимательнее.
Вечером, поужинав в одиночестве, я вернулся в деревню, потому что Нджогу, один из наших юношей, собрался жениться на Камири, девушке из соседней деревни. Выкуп за невесту был давно оговорен, и обе семьи ждали меня для совершения церемонии.
Нджогу, с разрисованным лицом и головным убором из страусовых перьев, очень волновался, когда подошел ко мне вместе с невестой. Я перерезал горло жирному барану, которого отец Камири откармливал специально для этого случая, и повернулся к Нджогу.
— Что ты хочешь мне сказать? — спросил я.
Парень шагнул ближе.
— Я хочу, чтобы Камири пришла ко мне и стала обрабатывать землю моей шамбы, — произнес он хрипловатым от волнения голосом традиционные слова, — потому что я мужчина, и мне нужна женщина, чтобы присматривать за моей шамбой и окапывать корни растений на моих полях, и тогда они вырастут большими и принесут богатство в мой дом.
Он плюнул на ладони в доказательство своей искренности, глубоко с облегчением вздохнул и шагнул назад.
Я повернулся к Камири.
— Согласна ли ты возделывать шамбу для Нджогу, сына Мучири? — спросил я ее.
— Да, — тихо ответила она, склонив голову. — Согласна.
Я вытянул правую руку, мать невесты поставила на ладонь тыкву с помбе.
— Если этот мужчина тебе не нравится, — обратился я к Камири, — я вылью помбе на землю.
— Не выливай его, — ответила она.
— Тогда пей.
Я протянул ей тыкву. Она взяла ее, сделала глоток и протянула Нджогу, который сделал то же самое. Когда тыква опустела, родители Нджогу и Камири набили ее травой, подтверждая тем самым дружбу между родами.
Зрители радостно закричали, тушу барана потащили на вертел, новое помбе появилось, словно по волшебству. Когда жених отвел невесту в свою бома, люди не ушли и праздновали до глубокой ночи. Они остановились, лишь когда блеяние коз подсказало, что поблизости бродят гиены, и тогда женщины и дети разошлись по бома, а мужчины взяли копья и отправились в поля отпугивать гиен.
Я уже собрался уходить, и тут ко мне подошел Коиннаге.
— Ты говорил с женщиной из Обслуживания?
— Да.
— Что она сказала?
— Сказала, что не одобряет убийства детей, рожденных ногами вперед.
— А что ей ответил ты?
— Сказал, что нам не требуется одобрения Обслуживания для совершения религиозных обрядов.
— И они прислушаются к твоим словам?
— У них нет выбора. И у нас тоже нет выбора, — добавил я. — Если позволить им хоть что-то решать за нас, то вскоре они будут решать за нас все. Уступи им, и Нджогу и Камири станут давать свадебную клятву на Библии или коране. Такое уже произошло с нами в Кении; мы не можем позволить, чтобы это повторилось в Кириньяге.
— Но они нас не накажут? — не успокаивался он.
— Не накажут.
Удовлетворенный, он зашагал к своей бома, а я по узкой извилистой тропинке пошел к себе. Возле загона остановился. У меня прибавилось два козла — дар от родителей жениха и невесты в благодарность за услуги. Через несколько минут я уже спал.
Компьютер разбудил меня за несколько минут до восхода солнца. Я поднялся, ополоснул лицо водой из тыквы и подошел к терминалу.
Там было сообщение от Барбары Итон, краткое и по существу:
«Обслуживание пришло к предварительному заключению о том, что инфантицид, какими бы причинами он ни оправдывался, есть прямое нарушение хартии Кириньяги. Сейчас мы обсуждаем вашу практику эвтаназии, и для этого в будущем могут потребоваться ваши показания.
Барбара Итон».
Через минуту ко мне прибежал посланник от Коиннаге с просьбой явиться на совет старейшин, и я понял, что вождь получил такое же послание.
Я закутался в одеяло и пошел к шамбе Коиннаге, состоящей из его бома, а также бома трех его женатых сыновей. Придя туда, я увидел, что собрались не только местные старейшины, но и два вождя из соседних деревень.
— Ты получил послание от Обслуживания? — спросил Коиннаге, когда я уселся напротив него.
— Получил.
— Я предупреждал тебя, что такое случится! Что нам теперь делать?
— Жить, как жили прежде, — невозмутимо ответил я.
— Мы не можем жить, как прежде, — заявил один из соседских вождей. — Они нам это запретили.
— У них нет права запрещать наши обычаи.
— В моей деревне есть женщина, которая скоро родит, — продолжил вождь, — и все признаки говорят о том, что у нее родится двойня. Обычаи указывают нам, что родившийся первым должен быть убит, потому что одна мать не может породить две души. Но теперь Обслуживание запретило нам убивать детей. Что нам делать?
— Мы должны убить родившегося первым, потому что это демон.
— И тогда Обслуживание заставит нас покинуть Кириньягу! — с горечью воскликнул Коиннаге.
— Наверное, нам не следует убивать ребенка, — добавил вождь. — Это их удовлетворит, и они оставят нас в покое.
Я покачал головой.
— Они не оставят нас в покое. Они уже обсуждают наши обычаи и выносят приговор. Если мы уступим в одном, настанет день, когда придется уступить во всем.
