А люди и звери все подходили, и замедляли шаги и останавливались рядом вперемешку. — Скажите, Гигантюк, вы что, снимали очки? — Нури затаил дыхание, ожидая ответа.
Гигантюк медленно и страшно улыбнулся — лучше бы он не улыбался, Снял, конечно. Кто запретит? Нури повернулся к Гасану:
— Он не мучился, мастер. Он скончался мгновенно.
— А вы проницательны, бывший кибернетик Нури! Почему мне никто не говорит спасибо? Или я не избавил вас от необходимости самим принимать решение?
Гигантюк слез со змея и, не опираясь на трость, уверенно пошел к поселку. Перед ним расступились.
— Что вы имели в виду, Нури? — спросил Пан Перунович. — Я не понял. Почему — мгновенно?
— У Гигантюка страшная болезнь, именуемая равнодушием. Рак души. Вы как-то забыли упомянуть о равнодушии, когда говорили о зле изначальном… И не спрашивайте меня, почему мы, общаясь с Кащеем, ничего не чувствуем. Чувствуем, но не хотим замечать зло равнодушия, поскольку в малых дозах сами заражены им. Попривыкли, принюхались. И потом, он скрывает от нас свою душу, а с виду кажется человеком. Василиску же он явился таким, каков есть. Мне жаль змея, Пан Перунович. Он заглянул в пустые глаза Кащея и сдох от ужаса!
Все молчали, потрясенные.
— Но разве Василиск не есть зло, порожденное нами? — прошептал Пан Перунович.
— Э, бросьте! Подумав, вы и сами могли бы догадаться, что в процесс предвоспитания вмешался Гигантюк. Полагаю, что это было, когда он поскандалил с Неотесанным Митяем и тот ушел. Взбудораженный и злой, Гигантюк надел шлем ЭСУДа, оставленный лешим. Энергия, вы мне сами говорили, уже была подана. Ну вот, Кащей и сломал психику маленького змея, внушив ему склонность к злодеяниям…
Нури не хотели отпускать, его уговаривали остаться здесь, в Заколдованном Лесу, навсегда.
Пан Перунович был покорен умением Нури сочинять сказки. «С чего вы взяли?» — «А нам Алешка рассказывал. И вообще нам нужен постоянный консультант в ранге воспитателя дошколят, дабы верно оценивать содеянное и давать общее направление. Главное же, требуется человек, умеющий принимать правильные решения… Умеете, умеете, сразу видно, да и Сатон вас не зря направил к нам… А вы как думаете, Сатон — он такой! Мы здесь замкнулись внутри себя, и связи с реальностью у нас ослабли, а что за сказка без связи, вы встряхнули нас…» Неотесанный Митяй говорил, что года через три из него получился бы неплохой леший, поскольку Нури бесстрашен и добр, а все остальное — дело практики. Изанушка иногда доверял Нури поварешку и утверждал, что через пару лет он станет вполне грамотным черпальщиком. Гасан-игрушечник, не подозревая, что былое увлечение кибернетика Нури — механофауна, поражался его чутью и умению видеть в произвольно взятой коряге то единственное, что в ней заключено. «Вы умеете держать инструмент, — размышлял мастер, — Через пять лет я сделаю из вас игрушечника…»
Все эти перспективы были заманчивы, и если бы кибернетик Нури не стал воспитателем, он пошел бы в лешие, подменял бы ночами Иванушку и вырезал игрушки. Но он был на самой важной работе и, сожалея, отказался от предложений.
— Ладно, что тут поделаешь, — вздохнул Пан Перунович. — Но вам придется подождать, коллектив готовит для вас подарок. Мы не можем отпустить вас просто так…
Нури догадывался, что это будет за подарок, ибо к Гасану-игрушечнику прибегали на консультацию и старик Ромуальдыч, и сам Пан Перунович, и многие другие. Они вертели так и сяк, дотошно рассматривали того деревянного зверя, которого мастер показал Нури в день знакомства, Ромуальдыч терзал вопросами «Кассандру», Пан Перунович со своими добры-молодцами погрузился в глубины генетики и эстетики — в Заколдованном Лесу эти дисциплины оказались тесно связанными.
Нури не хотел сидеть сложа руки и, трепетно ожидая подарка, взялся переделать все наличные шапки ЭСУДа. Он вводил в схему блок защиты, автоматически отключающей поле при попытке передачи в камеры предвоспитания злых намерений — запоздалая страховка от Кащея. Дело это было многотрудным, поскольку проверить, сработает ли блок, оказалось невозможным. У всех обнаружились только добрые — намерения, а к Гигантюку, естественно, никто обращаться не желал. Так что пришлось Нури полагаться на интуицию и свой опыт наладчика кибернетических устройств.
…И настала ночь, теплая и сиренево-светлая. Нури, Иванушка, Неотесанный Митяй и Гасан-игрушечник сидели вокруг котла на помосте, смотрели на огонь и — ковшик ходил по кругу — пили драконье молоко. Немного грустные в предчувствии расставания, вели негромкую дружескую беседу обо всем — о жизни, о сказках, о том, что драконыш вот растет общительным, что, скоро, видимо, появится маленький единорог естественным, так сказать, путем — и что, может быть, стоит познакомить золотого коня из ИРП с единорогами, есть в них нечто родственное… А возможно, кони — это мутанты единорогов?
Нури ощутил за спиной чье-то присутствии и протянул руку. Погладил пса. Гром подошел неслышно и ждал, когда на него обратят внимание.
— Ну что, видимо, мне пора?
— Пора, — сказал пес. — Я пришел за тобой.
— Вы же сами не захотели остаться, — Перунович пришел вовремя, и Нури подумал, что все уже приготовились и вот даже Грома вызвали к ночи, когда можно пройти сквозь защитное поле.
В руках Пан Перунович держал лукошко, крытое попонкой. Все посмотрели на лукошко и поднялись.
— Тут для вас подарок. Вам и детям — в дополнение к тянитолкаю, чтоб не рос увальнем и не терял алертности.
И сразу леший засвистел, загукал странно, на яблоню опустилась Жар-птица, и стало светло. А леший взял лукошко, поднес его. Нури убрал попонку. В лукошке на мягкой подстилке лежал и сонно щурился щенок рычикусая.
