Рядом безмятежно спал Мейтин, почесывая во сне шрам на скуле. Я тихонько рассматривал его, подмечая изменения, которые произошли в нем за эти два месяца. Он стал шире в плечах — и уже в бедрах, приобрел хорошую мускулатуру, утратив при этом часть своей девичьей стройности. Темные волосы почему-то обнаружили в себе медный проблеск. Лицо стало более свежим и безмятежным — не то, что раньше, когда даже по спящей его физиономии можно было сказать: «вот маленький интриган, эгоист и капризуля». Только черты остались прежними — точеными. Черты Мейт.
Строгий овал лица, широкие скулы и большие слегка раскосые глаза под идеально прямыми дугами бровей. Тонкий нос с изящно вырезанными крыльями, мягкая ямка над верхней губой. Чувственный широкий рот, аккуратный подбородок с детской ямочкой. Эх, не видел я их отца в молодости — а жаль… Я знал, что дети похожи на него. Я разглядывал мальчишку, желая найти в нем что-то такое, что даст мне моральное право взять его с собой в странствия, в путь, полный гибельных опасностей. Какой-то намек на силу или удачливость. И нашел — то, как он сжал в кулак исцарапанную вчера руку, увидев что-то тревожное во сне, то, как напряглось при этом до того детское и безмятежное лицо: строго напряглось, строго и уверенно, без тени испуга — нашел и понял, что смогу положиться на него.
И еще — глядя на него, я понимал, что далеко перешагнул тот уровень чувств, который свойственно испытывать лорду к юному оруженосцу-любовнику, тот уровень, который свойственен обычным любовникам… и не знаю кому еще. И это было хорошо — яркое солнце первого зимнего дня, тепло натопленной комнаты, шелковистая мягкость простыней, чувство к кому-то. Чувство, которому не надо даже взаимности, чувство, довольное самим своим твердым существованием.
— Thenno hiennau…Meitinn dhaennu, henneu.. oviennu l'iee'.. thenno hiennau…
Как же мне хотелось утопить его в теплых словах, нежных и ласковых… и я обнимал его и смеялся, шепча ему в уши все ласковые слова, которые знал. Словно отступили куда-то годы, а мне снова было лет тридцать или сорок, а до совершеннолетия было еще так далеко и можно было резвиться совсем по-детски, и любить всех вокруг, и нырять в чьи-то такие же неопытные ласки на нагретых солнцем пляжах… И я решил для себя, что защищу этого паренька любой ценой. Даже своей жизнью. А он не понимал ничего — или мне так хотелось думать, но я уже знал, что он Слышащий, умеющий читать мысли других — и смеялся, и замирал, затаив дыхание, слыша слово hiennau — любимый.
Я подумал о том, как же пафосно звучит обещание отдать за кого-то жизнь… и о том, какой я дурак, что согласился на эту сделку с лордом Дома Белого Жаворонка, о том, как хорошо бы послать его куда подальше… и плевать мне на честь… видел я эту честь в том месте, в которой чести было бы по меньшей мере неуютно и темно… Потом подумал о том, что наши поиски могут занять всю жизнь и не принести пользы. Да-а, не самая сладкая перспектива… зато какие баллады насочиняют наши признанные и непризнанные гении. Я даже сам начал потихоньку сочинять что-то подобное: «Баллада о вечных странствиях доблестного лорда Оборотня из замка Тьеррин и его достойного спутника Мейтина, сына Мейрана в поисках магического камня».
…С тем лорд покинул сей удел,
Поклявшись камень отыскать.
Он благороден был и смел,
И честь свою блюсти умел,
Забыв про бед напасть…
Еще немного — и замечательная баллада была бы готова. Только попробуй что-то сочинить с таким беспокойным юнцом под боком, который совершенно не желает ждать, пока с его лорда спадет поэтическое настроение…
И вот настал день — второй день восьмой недели месяца laileilin — когда мы отправились в путь. Все необходимое давно было упаковано, я даже заранее нарисовал на стене замка знак прохода, оставалось только соединить несколько линий. Был выбран полуденный час — самый благоприятный, по результатам гадания накануне. Мы встали перед знаком, одетые довольно тепло и по возможности неприметно — обычные широкие плащи, цвета темные. Я посмотрел на мальчика — он явно боялся того, что ждало его за вратами… да и самого прохода. Я соединил линии знака и пока, тот набирал силу, положил мальчику руки на плечи, стараясь его успокоить.
Знак засветился голубым сиянием, по внешнему краю его бегали алые искры. Внезапно он открылся — там, куда вел проход, открывшийся в замковой стене, было темно. Повеяло ледяным воздухом. Это было место где-то в горах, на возвышенности и там стояла ночь. Проход открылся на приемлемой высоте — не более чем в наш рост, я толкнул Мейтина в проход и прыгнул следом, услышав, что он приземлился. Едва не сбил этого бестолоча — мог бы и догадаться отойти. Но Мейтин не видел никого и ничего — стоя почти на краю обрыва, он, запрокинув голову, смотрел в небо.
Через минуту и я сам стоял точно так же, открыв рот и забыв обо всех опасностях, которые могли подстерегать нас в этом мире. Небо было ослепительно синим, темно-синим — с огромными мерцающими точками звезд. Звезд, свет которых был не привычно розовым — белым. Небо было нестерпимо близким, казалось, что до него можно дотянуться рукой. Небо в звездах… Ледяной воздух дул нам в лицо, словно пытаясь отрезвить, но оторваться от такого зрелища было невозможно. И мы пили эту ночь, как самое дорогое вино — медленно, не торопясь, по глотку. Небо, на котором не было лун — бархатисто-темное, плотное, непрозрачное. Тонкие зеленоватые штрихи облаков, далекие и близкие силуэты гор — гор вокруг нас, плотным кольцом смыкающееся вокруг нас..
Только через полчаса или около того мы оторвались от невозможного синего неба и посмотрели вниз. У подножья гор — довольно невысоких и изрядно выветрившихся — лежал большой город. Он был ярко освещен — так, как нельзя осветить свечами и факелами. Я понял, что мы попали в мир, развитый технологически. Это было более чем неприятно — с неопытным спутником, в мирах, где зачастую обязателен контроль, где нельзя пройти даже по необитаемой территории без каких-то особых предметов и бумаг. Но такое небо… быть может, здесь не так уж и много всевозможных дымных машин?
Мы поставили палатку, я достал некоторые из своих магических предметов, проверил, насколько хорошо они тут работают. Все было в порядке — даже удивительно для технологического мира. Я настроил глобус и начал изучать планету в поисках ближайшего прохода — и магических артефактов, которые могли бы оказаться тем, что мы ищем. Но сумасшедшая надежда — а вдруг… вот прямо здесь… в трех шагах от дома — камень? — не оправдалась. Здесь вообще не было магических предметов, даже самых слабых. Судя по всему, здешние обитатели не пользовались даже такой ерундой, как привороты, обереги и прочее деревенское ведовство. А проход — проход был не так уж и далеко, по крайней мере, на одном континенте с нами. А всего их было четыре. Мы были на втором по величине.
