На Юрку ожидающе смотрели выпуклые водянистые, когда-то, наверное, голубые глаза. Юрка не знал, что должен говорить в таком случае, и беспокойно ерзал в мягком кресле, оглядываясь вокруг. Непривычно было сидеть в таком - слишком мягком - кресле. Из такого разом не вскочишь.
- Не скрою, - не стал тянуть паузу дальше хитроумный доктор, - мы заинтригованы вашим стремлением войти к нам. Вашей целеустремленностью, которая превыше всяких похвал. Так что вы хотите нам сказать, о чем спросить?
- Кто меня убил? - осторожно начал Юрка с малого.
- Вас конкретный человек интересует или роковая ситуация?
- Убийца, - уточнил Юрка.
- Пожалуйста, - кивнул головой вежливый собеседник, - вашим убийцей следует считать Иосифа Виссарионовича Джугашвили.
- Ну, это враки, - возмутился Юрка, - Джугашвили - это Сталин. Я родился, когда его уже на свете не было. А стрелял в меня и вовсе Гоглидзе. Путаница, видать, в вашей канцелярии. Грузинскую фамилию нашли и думаете, что все равно.
- Да нет, - с удовлетворением возразил доктор. - Стрелял в вас действительно Гоглидзе, а убийца - Джугашвили, для которого страна была словно огород для сумасшедшего садовника. Он выпалывал самых зрелых, самых плодоносящих, самых перспективных, оставляя мразь, грязь, негодяев, трусов и палачей. Их потомство не могло быть иным, чем толпой полностью лишенных веры и нравственности индивидов. А вы, можно сказать, жертва, принесенная на алтарь беззакония. И приятно видеть, что лично у вас думательные органы от длительного бездействия не полностью атрофировались. Во всяком случае, вы можете постоять за себя и восстановить справедливость.
- Как? - заинтересовался Юрка.
- Простите, и это вы меня спрашиваете - как? Вы, ангел погибели? Да вычеркните всех Джугашвили, Гоглидзе и прочих брюнетов из списка живых. Вам с вашим огненным мечом предоставлена уникальная возможность. Я, старый слуга государственности, вам, как истинно русскому человеку, настойчиво это рекомендую. Избавьте мир от генетического мусора и противоестественных соединений, от евреев, разъедающих любую государственную структуру, подобно серной кислоте, от итальянцев, которые по сути - одна мафия. Ну, негры сами вымрут, скорее всего, под воздействием СПИДа...
- Ясно, - определил Юрка, - фашизм проповедуешь, немец чертов. Все вы фашисты.
- И правильно, - возликовал Якоб Шпренгер. - И немцев давно пора вычеркнуть. Узнаю Русь. Истинно русский размах! Слушайте, вы действительно пришли по адресу, вы тот, кого мы так долго ждали. Нам надо сотрудничать, ведь воистину вы, мой мальчик, - бич божий. У вас просто талант к убийству.
- Тебя я убью! - пообещал Юрка.
- Меня? - рассмеялся доктор. - Но я же скончался давным-давно, задолго до вашего рождения, хотя всегда оставался более живым, чем вы, юноша, потому что продолжали жить мои трактаты, мои идеи. Уничтожить меня можно только вместе с ними. Но для этого пришлось бы сжигать все хранилища книг, чистить библиотеки, подправлять историю. Что, впрочем, тоже не исключено, - глаза доктора богословия вспыхнули звездами. - Мне все больше нравится ход ваших мыслей, друг мой. Да, это, пожалуй, поле деятельности не менее просторное, чем сведение корня отдельных наций на нет. Пожалуй, вы правы, национальный признак - не самый надежный. Можно облагодетельствовать человечество иначе, и уцелевшие станут молиться на ваш огненный меч. Вы поглядите повнимательней на этот мир. Он в агонии. Мы присутствуем при акте коллективного самоубийства. Двадцать пять процентов детей - мутанты, сплошные дебилы. Если избавить от них человечество, сколько сиделок и врачей освободится, сколько средств, которых здоровым не хватает. Избавить землю от уродов и сумасшедших, от проституток, гомосексуалистов и наркоманов, от неизлечимых больных и искалеченных в войнах, в гигантских, все перемалывающих машинах индустрии и в автомобильных катастрофах значит, дать оставшимся глоток свежего воздуха. Освободившаяся земля сможет прокормить живых безо всяких извращений, вроде пестицидов, рок-н-ролла, гидропоники и дерьмократии. Только очень важно не допустить половинчатости. Рука, держащая меч, должна быть твердой.
Юрке казалось, что мутный поток слов захлестывает его как волна. Он попытался привстать, но кресло, пока он сидел в нем, словно бы изменилось: чуть сдвинулись подлокотники, в податливости которых руки теряли силу, чуть дальше в глубь кресла отошла мягчайшая подушка. Доктор продолжал свою речь, взмахивая длинными худыми руками, и Юрке представилось вдруг, что эти руки с гибкими пальцами тянутся к его горлу, как жилы разлохмаченного кабеля. Он с трудом справился с собой и прервал Шпренгера:
- Хватит, профессор. Меня интересует теперь только одно; где найти твоего хозяина?
- Так ведь нет никакого хозяина, - раскатился дробным смешком доктор богословия. - Неужели вы все еще не поняли этого? Нет хозяина, есть только слуги. Слуги идеи, слуги порядка.
- А как же звезда?
- То-то и оно, что - звезда. А у звезды не может быть одного луча, даже с двумя лучами звезды не бывает. Право, ваша заторможенность не может не изумлять, хотя порой ее вежливо именуют загадкой славянской души. Ну, нарисуйте мысленно звездочку. Снежинку. Сколько лучей у нее. Пять? Шесть? Восемь?
Как под гипнозом Юрка увидел, что черные стены посерели, стали прозрачными. Тысячи, миллионы, миллиарды людей предстали Юркиному взору, как пульсирующий сгусток, складывающийся то в трехконечную мерседесовскую звездочку, то в тридцатидвухгранную звезду со старых морских карт, то в хрупкую, единой нервной системой пронизанную многолучевую конструкцию. Порой один из лучей вдруг становился напряженнее и наполненное, вспухал и лопался кровавый пузырь;
лавиной выплескивались через границы армии;
машина из слипшихся комом чиновников различного цвета кожи, одежд и разреза глаз манипулировала бумагами и печатями;
после жестокой трепки расползались по своим углам государства;
правительства, поскуливая, зализывали раны;
расцветали язвами больные от рождения города;
бури срывали с мест все легкое и уносили.
Где-то в центре событий стояла, сунув крупные руки в карманы тугих штанов, разъевшаяся многозвездная Америка, покачивалась на каблуках, приценивалась к окружающим.
И вновь что-то отмирало, что-то зарождалось новое, опадал луч, претендующий на лидерство, наполнялись жизнью ранее ущербные, соседние и противоположные.
Юрка сбросил морок, собрался и встал.
Шпренгер, оборвавший тираду на полуслове, взглянул на Юрку, и глаза его расширились. Не было больше мальчишки в нелепом маскировочном комбинезоне, годного лишь служить машиной для убийства. Белый ангел стоял перед ним, и факелы не отбрасывали багровых теней на сияющие его одежды, потому что светился он изнутри.
