Кое-кто еще завтракал в каютах, а некоторые, потребив надлежащие калории, сидели в лабораториях, но Нескуба не был уверен, что они там что-то делают: слишком уж стали старыми и немощными.
Несколько кают пустовало, и они напоминали Нескубе покинутые гнезда. Где их жители? Ему все стало ясно, когда зашел он в госпиталь. Небольшое овальное помещение в центре корабля было переполнено больными. Вокруг них хлопотали все три врача, в том числе и Эола.
— Что за эпидемия? — спросил Нескуба.
— В основном анемия, — ответила Эола. — Даем витаминные препараты, но, сам понимаешь, этого недостаточно, необходимо усиленное питание.
— Хорошо.
Нескуба шагнул к экрану, чтобы тут же передать приказ, но, вспомнив, что связи нет, только махнул рукой.
— Ну, а Ротнаку, пожалуй, уже ничто не поможет, — шепнула Эола капитану на ухо и глазами показала на кровать, где, скрючившись, лежал физик. Бледная с синеватым оттенком рука больного сжимала клок рыжевато-белой бороды. Нескуба сразу почувствовал, что дело плохо.
— Что с ним?
— Тяжелый случай. — Эола отошла с Нескубой в дальний угол. — Последнее время он только и делал, что подрывал свое здоровье…
— Конкретно, — нетерпеливо перебил Нескуба.
— Глубоко поврежденная эндокринная система. Сердечно-сосудистая тоже. Применяем все возможные методы…
Нескуба подошел к Ротнаку, склонился над ним и осторожно коснулся его плеча.
— Ротнак… Ты слышишь меня, Ротнак?
Физик не пошевелился, только вздрогнули веки и едва шевельнулись губы — возможно, хотел что-то сказать, но не смог.
— Что же ты, дружище?..
Спазм перехватил горло Нескубы, и он не смог вымолвить больше ни слова. Молча, даже с каким-то странным любопытством смотрел он, как постепенно сползают с бороды Ротнака посиневшие пальцы, как западают, становясь серыми, щеки и на глаза набегает зловещая тень. Эола бросилась за шприцем, но это было уже не нужно. Нескуба снял берет, минуту постоял, склонив голову, затем, ни на кого не глядя, вышел из палаты.
«Так… Первая смерть в космосе… — запульсировала мысль. — Переступил черту Ротнак… Ну что ж, эту черту рано или поздно переступит каждый… В свой час…»
Хотелось как можно скорее дойти до каюты, упасть на постель и лежать, ни о чем не думая, забыться… Но какие же тяжелые ноги, будто бы чугунные…
«Кажется, начинаю сдавать, — упрекнул он себя. — Этого еще не хватало!..»
Заставил себя обойти весь корабль, чтобы своими глазами увидеть каждый отсек, мастерские, лаборатории, склады. Съел свою порцию хлореллы и тут же отдал приказ об усиленном питании — старший повар сразу взялся за составление нового меню.
В командный отсек вернулся Нескуба вконец обессиленным, тяжко опустился в свое командирское кресло и несколько минут сидел без движения.
— Внутренняя связь налажена, — доложил Павзевей, подчеркивая, что считает капитаном Нескубу.
— Так… Хорошо… — Нескуба поднял голову. — А что там было?
— Энергоблок. Батарея села.
— Атомная батарея? — вскинул брови Нескуба.
— Да.
— Выяснить причину. Атомная батарея… Невероятно!
— Причина одна — время. — Павзевей снова коснулся лысины и отдернул руку, словно ее обожгло.
Нескуба некоторое время молчал, затем включил микрофон и, глядя на свое изображение на экране (настоящий старикан!), заговорил, снова ощутив себя капитаном.
— Товарищей Хоупмана, Идерского, Илвалу, Лойо Майо прошу ко мне.
Когда психолог и физики явились, старчески медлительные и неповоротливые, Нескуба долго не мог их узнать.
«Ну и постарели! — щемящая жалость шевельнулась в груди. — Вероятно, ощущают свое тело как чужой поношенный костюм. Так же, впрочем, как я. Мы ведь не успели привыкнуть к старости».
— Не знаю, как назвать нашу встречу, — развел руками Нескуба. — Симпозиум? Коллоквиум? Или небольшая научная конференция? Необходимо проанализировать ситуацию. При этом, мне кажется, не грех дать волю фантазии. Чем больше будет предложено идей, тем лучше. Таким образом, надеюсь, нам удастся хоть немного продвинуться в решении задачи, где почти все параметры неизвестны. Свободная дискуссия позволит найти рациональное зерно и сделать правильные выводы. Начните, пожалуйста, Хоупман, вам слово.
Астрофизик сделал движение, чтобы встать, но Нескуба жестом остановил его.
Хоупман заговорил вполголоса, время от времени оглядываясь на черный овал обзорного экрана, словно остерегаясь кого-то постороннего:
— В последнее время на «Викинге» происходит нечто невообразимое. Некоторые моменты можно истолковать разве только как нарушение закона причинности. А что, если мы попали в такую систему координат коллапсирующей звезды, которая характеризуется щелями во времени? Иначе трудно объяснить прерывистость в наших действиях. Я, например, не могу припомнить, каким образом оказался у гравитационного трансформатора…
— А мы с Эолой опомнились во «Всякой всячине», — сказал Нескуба. — Помните, как раз перед матчем? До сих пор не могу понять, как и зачем мы туда попали.
— Может быть, это провалы памяти? — вставил Илвала.
— Возможно, — согласился Нескуба. — Но опять-таки что за причина? Ведь эти странные провалы испытали все или почти все. Но вот если принять предположение о щелях во времени, тогда все прояснится.
— А это наше постарение? — обернулся из-за пульта Павзевей. — Перед сном экипаж был молод. Не могли же мы в конце концов проспать пятьдесят земных лет и остаться в живых!
— Позвольте, а почему именно пятьдесят? — спросил Лойо Майо.
— Аккумуляторы питания внутренней связи, рассчитанные на пятьдесят лет, исчерпаны. Пришлось менять пластины.
— Так, это уже что-то другое, — задумчиво произнес Идерский. — Щелями это объяснить невозможно. Наоборот, здесь, очевидно, произошло уплотнение времени, значительное его ускорение.
— Получается, за десять часов — пятьдесят лет? — пробормотал Нескуба. — Ничего себе!
— Теоретически в пространстве, которое интенсивно сжимается, время может лететь с бесконечно большой скоростью, сказал Хоупман. — Тысячелетия могут промчаться за одно короткое мгновенье, целые тысячелетия. Так что нам… в этом смысле повезло.
— Действительно, — вздохнул Павзевей, — если бы с такой скоростью…
— Тогда мы бы здесь сейчас не сидели и не обсуждали бы парадоксы времени и пространства, — иронически усмехнулся Илвала.
— Все это так, — покачал головой Идерский. — На тысячу лет нас никак уж не хватило бы.
У Нескубы немного отлегло от сердца: шутят, улыбаются значит, не все еще потеряно.
