Но опасность тут же миновала. Соединения и демпферы заработали, как им положено, в синхронном ритме передавая энергию ступням. Было страшно, когда протестующе стонала и визжала механика, когда сотни тонн движущегося металла в самых уязвимых местах конструкции испытали сверхнапряжение, но ничто не сломалось, в сторону Глаура не полетели оторванные детали. Затем начальник смены заметил, что на реакторе, а также на отсеках серворегулирования главных двигательных систем горят сигналы аварийного состояния.
Раскоординация в пределах этого зала была укрощена, однако содержащаяся в нем техника была лишь частью ходовой системы. За полсекунды волна хаоса преодолела герметичные муфты и ушла за стены, в вакуум. Со стороны могло показаться, что огромная сороконожка вдруг сбилась с ноги. Глауру не нужно было смотреть на собор снаружи, чтобы все понять: он видел великую машину внутренним взором с такой точностью, что хоть черти чертеж. Поэтому инженер ухватился за перила еще до того, как ему велело это сделать сознание.
«Пресвятая Морвенна» споткнулась. Огромная масса движущихся механизмов, прежде настолько хорошо слаженных, что даже вершина Часовой Башни покачивалась лишь самую малость, под напором лишилась равновесия. Собор опасно накренился сначала на одну сторону, потом на другую. Эффект второго крена был катастрофическим и предсказуемым: кинетическая энергия передалась от здания на ходовую часть и процесс рассинхронизации повторился.
Глаур заскрипел зубами и вцепился в поручни еще крепче. На его глазах пол наклонился под жутким углом. Автоматически включилась тревожная сигнализация, красные аварийные лампы заполыхали с высоких сводов зала.
Заговорила система пневматической связи. Глаур дотянулся до микрофона и закричал, чтобы перекрыть грохот:
– Начальник смены слушает!
– Это генерал-полковник Грилье. Доложите, что происходит.
– Была какая-то вспышка… взбесилась техника. Как будто у нас на пути взорвали мощный ядерный заряд. Но тут, конечно, что-то другое.
– Верно, это не ядерный взрыв. Меня интересует, управление в порядке?
– Сэр, собор идет сам.
– Мы можем опрокинуться?
Глаур огляделся:
– Не похоже, сэр.
– С Пути не сойдем?
– Это тоже вряд ли.
– Отлично. Я просто хотел убедиться.
Грилье помолчал. Паузу заполнял какой-то странный звук, вроде свиста кипящего чайника.
– Глаур, а что значит «Собор идет сам»?
– Это значит, сэр, что мы идем на автоматическом управлении, потому что так положено в чрезвычайной ситуации. Ручное управление отключено таймером на двадцать шесть часов. Сэр, я это сделал по распоряжению капитана Сейфарта; он сказал, что таково решение Часовой Башни. Поэтому мы не остановимся, сэр. Мы не можем остановиться.
– Спасибо, – тихо ответил Грилье.
Высоко в небе с Халдорой творилось что-то очень плохое. От того места, где в планету ударил луч, во все стороны побежало нечто вроде ряби. Оружие уже исчезло, даже луч скрылся в газовом гиганте. Там, где только что сработало могучее устройство, теперь рассеивалось серебристое облако.
Но остался результат применения оружия. В пределах расходящегося круга ряби исчезли ленты и воронки атмосферной химии. Вместо них там расползался яркий и гладкий синяк. За несколько секунд он покрыл всю планету. То, что было прежде Халдорой, превратилось в налитый кровью глаз.
Какое-то время этот глаз угрюмо смотрел на Хелу. Потом на поверхности рубиновой сферы возникли признаки рисунка. Не запятые или косы случайных воздушных потоков, не разнонаправленно крутящиеся ленты циклонов и антициклонов, не циклопические глаза могучих бурь и ураганов. Линии были аккуратными и точными, как мастерски вышитый на ковре узор, и они становились четче, будто невидимые руки продолжали ткать. Потом линии пришли в движение. Вскоре они уже походили на четкий орнаментальный лабиринт или даже на извилины мозга. Цвет менялся от рубинового к бронзовому и дальше к темно-серебряному.
Из планеты вылетели тысячи острых клиньев, они повисели и осыпались в безликий океан цвета ртути. Океан расчертился на клетки, словно шахматная доска; та превратилась в сферический городской ландшафт невероятной сложности; его пожрал ползучий хаос.
Снова возникла планета, но она уже не была прежней. Миг – и в небе уже другой газовый гигант. Еще миг – и новый облик. Менялись краски и рисунки вихрей. Вот Халдора обзавелась гирляндой спутников, обращающихся вокруг нее самым немыслимым образом. Вот у нее уже два пояса, пересекающиеся, проходящие друг через друга. А теперь она распалась на дюжину идеальных кубов. А теперь превратилась в месяц с аккуратной внутренней кромкой, словно недоеденный торт. А теперь это круглое зеркало, отражающее звезды. Девятиугольная планета. Круглая пустота.
Несколько секунд в небе висела лишь черная сфера. Потом она задрожала, как наполненный водой воздушный шарик.
В конце концов исполинский маскировочный механизм не выдержал и сломался.
– Я ослеп! Ослеп! Ослеп! – обморочным голоском повторял Куэйхи, хватаясь за глаза.
Грилье положил шланг пневматического коммуникатора, склонился над настоятелем, достал из кармана блестящий оптический прибор с ручкой из слоновой кости и посмотрел через него в полные ужаса вытаращенные глаза. Другой рукой он водил перед лицом настоятеля, роняя на глазницы тень и наблюдая за реакцией зрачков.
– Вы не ослепли, – сказал он. – По крайней мере не на оба глаза.
– Вспышка…
– Вспышка повредила ваш правый глаз. Неудивительно: вы смотрели прямо на Халдору, когда это случилось, а мигательный рефлекс у вас, естественно, утрачен. К счастью, почти в тот же миг собор качнулся: что бы ни вызвало вспышку, оно встряхнуло машины Глаура. Этого было достаточно, чтобы сместить луч, идущий сюда с вершины башни, от светоколлектора. Так что полного воздействия вспышки вы избежали.
– Я ослеп, – повторил Куэйхи, словно не слышал ничего из сказанного Грилье.
– Но меня вы видите, – возразил врач, поводив пальцем. – И прекратите ныть.
– Помогите мне.
– Помогу, если объясните, что случилось и почему, черт возьми, «Пресвятая Морвенна» идет на автоматике.
Судя по голосу, Куэйхи начал успокаиваться:
– Я не знаю, что случилось. Если бы ожидал, стал бы смотреть, как вы думаете?
– Похоже, это ваши друзья-ультра постарались. Помнится, они говорили о своем интересе к Халдоре.
– Сказали, что хотят направить к планете зонд.
– Похоже, они кое о чем умолчали, – заключил Грилье.
– А я им поверил…
– Вы так и не ответили насчет автоматики. Глаур сказал, что мы не сможем остановиться.
– Да, в течение двадцати шести часов, – проговорил Куэйхи, словно читая вслух техинструкцию. – Эта мера рассчитана на чрезвычайные ситуации, такие, например, как попытка низложения руководства собора, с тем чтобы «Пресвятая Морвенна» могла продолжать движение по Пути до тех пор, пока не будет восстановлен порядок. Ручное управление реактором и ходовой частью системой заблокировано автономным, надежно защищенным таймером. Камеры управления следят за Путем; гироскопы предотвратят отклонение от курса, даже если все визуальные ориентиры будут потеряны; многочисленные системы непрерывного наблюдения за звездами обеспечивают возможность астронавигации. На случай отказа всех этих средств вдоль Пути уложен индукционный кабель, мы сможем следовать по нему.
– И когда же включили таймер?
– Это последнее, что сделал Сейфарт, прежде чем отправился на «Ностальгию по бесконечности».
Несколько часов назад… много часов, но меньше двадцати шести.
– Значит, собор пойдет через мост и ничто не остановит его, за исключением поломки?
– Грилье, вы когда-нибудь пытались сломать реактор? А металлическая ходовая часть весом в тысячи тонн – думаете, ее легко повредить?
– Я просто интересуюсь, каковы наши шансы.
– У нас, дорогой мой генерал-полковник, отличные шансы добраться до моста и перейти по нему на ту сторону.
Это был крохотный орбитальный кораблик, чуть больше той посадочной капсулы, которая доставила Хоури на Арарат. На слабейшей тяге капсула выскользнула из чрева «Ностальгии по бесконечности». Сквозь прозрачные пятна в бронированной кабине Скорпион смотрел, как огромный старый субсветовик медленно отдаляется, похожий скорее на астероид с диким рельефом, чем на космический корабль. У свиньи перехватило дыхание: впервые он воочию видел трансформации корпуса «Ностальгии».
Это было красивое и жуткое зрелище. Корабль вышел на траекторию снижения, направляясь к подготовленному для него на поверхности спутника ложементу. Теперь поверхность его корпуса менялась квадратными километрами, слои биомеханического покрытия и радиационной защиты отваливались, как сгоревшая на солнце человеческая кожа. Корабль приближался к Хеле, оставляя за собой шлейф из фрагментов корпуса, образовав темный неровный хвост, словно у кометы.
