Увидев сие зрелище, Константин Поляков криво ухмыльнулся. О да, все слишком знакомо.
-Это Золотой Ящик, - торжественно молвил через переводчика Великий Вождь, - сюда уходят души людей Чук-хе, чтобы вернулся обратно озаренные Великой идеей и в новых белоснежных унтах.
При ближайшем рассмотрении скала оказалась древним строением из красного кирпича - когда-то оштукатуренным в веселый желтый цвет, но ныне желтизна поблекла, уступив место всепоглощающему серому. Совместными усилиями, пришедшие очистили от вьющегося хай-тека дверной проем - дверь была массивная, каменная. Чуть отступив назад, Поляков уважительно присвистнул - грубые борозды на древнем монолите складывались в искусное изображение гигантского копира, вымершего еще в древние эпохи. Зверь стоял на задних лапах. В глаза рельефа были вправлены технические рубины, которые остро и ярко блеснули, стоило свету, впервые за многие века, пасть на тело древнего камня.
-Он кажется очень старым! - воскликнул Поляков, - сколько же он тут стоит?
-С предначальных эпох, - охотно пояснил Великий Вождь, - это наследие народа, жившего еще в доцивилизованную эру. Мы называем это время Донашим. Донаший Эон - смутное время, о нем много кривотолков и почти ничего нельзя сказать точно. Единственное что мы знаем, так это то, что именно в те времена происходили грандиозные битвы богов и героев за передел собственности. Некоторые из наших докторов наук утверждают, что именно вот этот рельеф и есть истинное изображение Чока, не искаженное поздними толкованиями. В пользу этого довода говорит его пасть, которые и сейчас, по прошествии бесчисленных веков принимает все, что в нее положишь, лишь бы это подходило по формату.
-Нет сомнений, что это замок, - произнес Красноцветов, - пасть копира замочная скважина. И механизм все еще работает!
-Донаши умели делать вещи, - сказал Вождь, - видите ли, они верили, что их эпоха будет длиться вечно. Возможно, они почитали себя бессмертными, а может быть, и были ими. Так или иначе, но они старались строить свои механизмы так, чтобы многие века спустя они еще функционировали. Смиренные последователи Чук-хе стараются следовать им в этом начинании, но увы, наши собственные изделия недолговечны, и нам приходится закупать все у прогнившей империи. Возможно, мы просто еще не достигли просветления.
Красноцветов кивнул, и осторожно освободил от кабелей часть стены справа от двери. Ярко блеснул свет - под ползучей растительностью обнаружилась яркая позолоченная пластина, с темными, глубоко выгравированными буквами. Собачник всмотрелся, а потом отступил назад и, хлопнув в ладоши, от души рассмеялся.
-Золотой Ящик! Ну, конечно же!
Надпись на пластине гласила: "НИИ ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛОВ АКАДЕМИИ РАН СССР. Вход по пропускам".
-Никто не знает, что означает эта надпись, - произнес Великий Вождь уважительно, - Некоторые полагают, что это и есть истинное имя бога Чук-хе... Но так или иначе мы не можем попасть внутрь. Чего мы только не просовывали в пасть копиру - листовки, акции, рекламные брошюры по собаководству, прайс-листы, техническую документацию на пятидесяти страницах, письма солдат своим девушкам, медицинские заключения, репродукции известных картин, и даже банкноты! Через некоторое все возвращается обратно с пометкой "Адресата не существует. Письмо будет возвращено отправителю". Система не дает сбоев. Судя по всему, обитающий внутри дух не берет взяток даже имперскими ассигнациями, что, безусловно, указывает на его принадлежность к высшим силам. А его уверения о не существовании адресата, породило множество псевдо - философских теорий о том, что окружающий мир и все кто его населяет есть иллюзия. Эдакий сон, снящийся кому-то еще. Сонлипсизм - эта теория называется. Ее основатели давно отправились на товарищеский суд к Чук-хе, дабы выяснить как там все на самом деле, но их последователи периодически всплывают в нашем племени.
За спиной Вождя соседи быстро переглянулись. Поляков осторожно вынул письмо из-за пазухи и произнес:
-Вы просто писали не правильный адрес.
Все обернулись на него и синхронно шагнули в стороны. По этому живому туннелю Константин Поляков прошествовал, держа в обеих руках свой конверт письмо, которое волею судьбы, пройдя через столько превращений, вновь оказалось у него. Почтальону казалось это чудом, и сейчас, стоя перед Ящиком, он вспоминал тот день, когда увидел послание первый раз - шумный предновогодний день, и Поляков тогда не сумел выполнить свой долг. Ему дали вторую попытку, но, какой же ценой он вновь получил этот безобидный с виду конверт - белый, синие штемпели, фиолетовый почерк. Коллективное послание. Да, его собственное послание. Самому себе от самого себя. Константин вздохнул - он чувствовал себя старым и разбитым, усталым путником после долгого-долгого пути. Пути длиною в жизнь. Может быть, так чувствует себя бандероль, восемьдесят лет пролежавшая в горах, но в конце концов дошедшая до адресата? Письмо в руках как спасательный круг.
Сжав зубы, он одним движением поместил конверт в пасть копиру. Отчетливо щелкнуло и алый огонь в глазах химеры сначала притух, а потом вспыхнул зеленым. Дверь со скрежетом начала отодвигаться и внутрь здания с резким змеиным шиком ворвался воздух. Ошеломленные босоногие воины попадали на колени, и даже сам Великий Вождь выглядел ошеломленно. Поляков обернулся к своим, приглашающе махнул рукой, идемте мол, и двинулся в темноту.
Соседи потянулись за ним, один за другим они исчезали в недрах Ящика, и лишь идущий последним Ткачев на миг оглянулся и увидел как с нежно алеющей, восточной части утреннего небосклона со вселенским треском отрывается кусок грубого разрисованного холста, обнажая унылую бетонную стену. Мир становился тесен. С неуместным громоподобным пафосом дверь в Ящик захлопнулась.
Арена.
Они стояли на арене - широком пустом кольце, посыпанном мелким техническим песочком - слишком чистым и одноцветным, что бы быть настоящим. Вокруг арены громоздились некие циклопические конструкции - смесь Колизея и самого дорогого японского стадиона - впрочем, намеченные столь условно и грубо, что казались примитивными декорациями, как оно собственно и было. В южном ярко-синем небе светило жаркое солнце да описывали круги два гиппогрифа, на такой высоте кажущиеся едва видимыми точками.
Трибуны были пусты, а в дальней части арены имелась дверь - единственное, что абсолютно не вписывалось в антураж арены - вызывающе сирая и убогая, обшитая дешевым пурпурным дерматином. Кособоко прикрученный номер - наследник советской стандартизации - был, впрочем, не совсем прост. На гладкой поверхности номерка была выписана цифра ноль. Нулевой этаж. Ground zero.
