Лузгин заряжал обрез через один – серебром и обычной дробью. Патронов осталось мало.
«Эти двое у нас в подвале ужасно кричат, особенно мужчина», – пожаловался Вовка. И Лузгин не сразу понял, кого имеет в виду оборотень.
В раздевалке тела лежали уже штабелем.
Вокруг дома бродил озадаченный вожак. Он смотрел, как исчезают за дверью вампиры, и не решался идти внутрь. Долинский всерьез раздумывал, не натравить ли на него Косого. Вся надежда была, что вожак устанет шляться по солнцу. Он и так совершил подвиг, добравшись сюда с другого конца города.
Двадцать пять. Двадцать шесть.
– Вожак пошел.
– Андрей, стрельни ему в поясницу, когда будет у двери сауны.
Лузгин зашел сзади и выстрелил, свалив вожака. Дверь распахнулась, мелькнула кувалда, череп кровососа разлетелся вдребезги. Истерически засмеялся Котов. Лузгин передернул затвор и вернулся на место. «Я робот. Я робот. Я робот. У меня нет эмоций. И не было никогда».
Двадцать восемь. У Долинского рассечена бровь.
Двадцать девять. Котов поскользнулся в луже крови и не может встать. Долинский льет на него холодную воду.
Тридцать. Прелестная девушка, совсем молодая, остановилась у двери сауны и вдруг повернула назад. Не смогла уйти, заметалась туда-сюда.
– В чем дело, Вова?!
Вовка был озадачен. Юная вампирша разрывалась между двумя криками боли – тем, что из сауны, и доносящимся из подвала Долинского. «Мастер» властно тянул девушку к себе, но второй сигнал, от Миши, казался для нее почему-то не менее значимым.
– Андрей, да подстрели ты эту несчастную! Ну, Мишка, ну, подонок… Вернусь живой – яйца оторву!
Лузгин встал над лестницей, навел на девушку ствол… И опустил его.
Прижавшись к стене, вампирша горько плакала.
Распахнулась дверь, мелькнули багры, впились острыми крюками девушке в бок и плечо, дернули, повалили на пол… Лузгин отвернулся.
Не хватало воздуха. Лузгин пошел по коридору к выходу. В прихожей скинула покрывало – дорогую тяжелую занавеску – высокая блондинка с холеным безжизненным лицом. «Наверное, она и при жизни была такая», – подумал Лузгин, уступая женщине дорогу.
Блондинка ударила его в затылок.
Дальше Лузгин все видел как в тумане и не мог поручиться, что некоторые эпизоды действительно имели место. Вроде бы прибежал Вовка и сломал женщине хребет, а потом отгрыз голову. А шатающийся от усталости Котов с безумным хохотом расстегнул штаны и мочился голове в раскрытую пасть. И кого-то бил из пистолета Зыков. И метался Долинский с залитым кровью лицом. И рвал у Лузгина обрез, а тот не отдавал. А Вовка вытащил Лузгина на улицу. И тот прямо на крыльце расстрелял еще одного упыря. А потом сверху, с крыши, на них свалился вожак, да-да, еще один вожак. Он с лету попал Вовке ногой в голову, так что оборотень кубарем укатился под забор и не смог подняться. Вожак стоял над Лузгиным, оскалив зубы – черное пятно под надвинутым капюшоном и два белых-белых ряда зубов. И Лузгин выстрелил ему в пах, но раздался только щелчок бойка.
И вожак занес лапу для смертельного удара.
Но его рвануло за ногу и куда-то унесло.
Лузгин сполз с крыльца на землю, сел и глядел, качаясь из стороны в сторону, как Грэй дерет в клочки глотку вожака, а потом отпрыгивает и снова напрыгивает, и снова кусает, и отпрыгивает, и так без конца. А вожак пытается встать, но, помогая собаке, его немилосердно плющит яркое летнее солнце, вынырнувшее из-за облаков. И перемазанный кровищей Котов носится по двору с топором, отсекая лишнее от ошалевшего вампира. И Долинский у самых ворот в кого-то вонзает шприц.
И Вовка ползет, ползет, ползет от забора, чтобы обнять Лузгина.
Лузгин потянулся навстречу оборотню и упал лицом в песок.
И все кончилось.
***
Последних двух вампиров прикончил Грэй, прямо на улице. Долинский попросил Косого увезти избитую команду домой, выждал для верности еще час, потом спустился вниз и загнал единственный оставшийся шприц «мастеру» в глазницу.
Он сказал, макушка умирающего «мастера» долго курилась черным дымом.
А Олежка, посетив сауну, заявил – надо было дождаться, пока набьется полный особняк упырей, и взорвать его к едрене матери. Хер с ней, с репутацией города. И с имуществом Суслика тоже хер. Здоровье дороже.
Но Долинский возразил – ты видел, как получилось с вожаками? Они бы не дали запереть их. Нет, мы поступили единственно верным образом.
Дом Долинского превратился в лазарет. Здесь был психиатр. И личный врач Олежки. И еще мафиозный хирург, потому что у Зыкова обнаружили закрытый перелом.
Психиатр очень пригодился Котову. Тот никак не мог расстаться с головой блондинки. Хотел сделать из ее черепа ночной горшок. Подарить художнику Ефимову. Олежка тихонько спросил Долинского, в чем тут хохма – он как раз собирался заказать у Ефимова портрет своей жены. Долинский объяснил. Косой схватился за сердце, посинел, ему сделали укол и положили тут же отдыхать. Он после сауны плохо себя чувствовал.
Приехал генерал. Тоже после сауны. Поцеловал Долинского. Поцеловал Котова. Пожал руку всем, даже по ошибке какому-то бандиту. Отечески потрепал Зыкова по плечу – все равно у того руки никуда не годились. Погладил Грэя. Потом увидел голову блондинки. И сразу уехал.
Увезли Косого. Он оставил Долинскому вооруженную охрану и прислал немного погодя миловидную кухарку, пару девиц «широкого профиля», несколько корзин провианта и ящик коньяка. Девицы прибрали в доме, кухарка наготовила вкуснятины. Долинский заглянул в подвал, отнес туда еды и питья, выбрался обратно какой-то задумчивый, и вдруг у него подкосились ноги. Охрана унесла хозяина наверх. Котов уже давно спал. Зыков пил водку с девицами и не столько пьянел, сколько дурел. «Три осталось! – повторял он без конца. – Три штюк. Трое штуки. Больше нету. Всё, аллес! П…ц! Две тут и одна у папы. То есть две тут, но одна мужик. Значит, двое? А у папы? Одна. Всего три, значит. Так выпьем же за это замечательное число».
Лузгин тоже спал, а рядом на матрасике лежал в забытьи Вовка. Он был настолько истощен, что не мог заснуть.
Уже стемнело, когда Вовка заскулил. Лузгин проснулся, сполз с кровати и на четвереньках отправился в дом. Отыскал Зыкова, дрыхнущего с девицами и кухаркой. Нащупал в ворохе одежды пистолет. Кое-как поднялся на ноги и, держась за стенку, вернулся в «гостевую».
– Вам нравятся серебряные пули? – спросил он.
Нечто, имеющее внешность человека, посмотрело на Лузгина бездонными глазами. «Не надо, – подумало оно. – Двумя патронами вы не сможете убить меня, а я не хочу убивать вас».
