Потом я сообразил сосредоточить все приемники биотоков на кончиках пальцев, где больше нервных окончаний, где они гуще. И на экране стали появляться картины. Смутные, но понятные. Даже Таня попробовала. Она записала в коробочку нашу первую поездку на Пышму. Ту самую поездку, во время которой я и обещал, что не полечу один на Риту. И, хоть запись еще выглядела на экране нечетко, – это все же была запись. Коробочка работала. Мечта старинного фантаста становилась жизнью. Однако все это было лишь полдела. Ведь воспроизведение записи должно быть не на экране, а в другом мозгу. И я взялся сразу за второй этап, надеясь, что промежуточные стадии обработаю потом, когда будет решено главное.
А Таня не выдержала – похвалилась моей работой у Ленки Буковой. Рассказала и о том, что я делаю, и, главное, что приемники биотоков я собрал на кончиках пальцев. У меня месяцы ушли, пока додумался до этого... И Ленка и Женька, который был у нее, слушали Таню вроде бы рассеянно, без особого интереса. Но уже через три месяца после этого разговора Женька принес на городскую юношескую техническую станцию красивые гладкие коробочки и красивый небольшой экран в строгой черной рамке и продемонстрировал свои первые записи – турпоход по Байкалу и дорогу на Рицу. Ничего записи! Я потом смотрел. Зрительная память у Женьки приличная.
На станции, конечно, подняли крик. Гениальное открытие! Вызвали нашего директора и учителей. А потом собрали все школьные киберлаборатории города. Вот на этот, второй, сеанс я и попал. И Таню привез с собой.
Эффектно было! И Женька был эффектен. Высокий, полный, благообразный, очень строго одетый. Лицо бледное, губы горят, темные глаза широко открыты... В общем, типичный гений. Так сказать, одухотворенное лицо.
А может, он тогда просто боялся? Боялся, что я публично брошу ему в это самое одухотворенное лицо то слово, которого он заслуживает...
Или Таня бросит.
Наверно, Таню он боялся больше, чем меня.
А как хлопал глазами наш рыжий Юлий Кубов, руководитель школьной киберлаборатории! Еще бы – такой талант проглядел!
Конечно, Юлий Кубов знал, что я вожусь с коробочками. И даже ворчал на меня за то, что я забросил радиофоны. Но чего я в коробочках добился, чего не добился – он пока не ведал. Не контролировал нас по мелочам. А я не бегал к нему с мелкими вопросами. Сам искал.
Поэтому я и не удивился, что Юлий хлопал глазами: такое странное совпадение – один начинал, другой закончил... Поэтому он и промолчал – слишком мало знал, чтобы говорить.
Но, разумеется, больше всего Кубов удивился Женьке. Ведь Женька ни разу не был в нашей киберлаборатории. И никогда не увлекался электроникой. И, по общему мнению, знал ее не больше, чем положено по школьной программе.
Но когда подброшена идея, когда ясен принцип и кем-то уже обойдены подводные рифы, когда общеизвестны схемы отправных приборов – отчего не сделать? И не завоевать себе славу гения?.. Так сказать, по дешевке... Авось пригодится.
Эта слава пришла к нему быстро. Как горный обвал.
Уже через три дня после второго сеанса я видел красивое, одухотворенное Женькино лицо на экране телевизора.
Это была передача из нашего города. Но, как особо важная, она транслировалась через спутники связи на всю планету. И называлась солидно – “Интересное открытие уральского школьника”.
А потом темные, красивые Женькины глаза мелькали на страницах журналов, звонкий, хорошо поставленный Женькин голос слышался по радио...
Телевизионную передачу мы смотрели вместе с Таней, у нее дома, и Таня не выдержала, расплакалась и сквозь слезы все повторяла:
– Какая я дрянь! Какая дрянь!.. Неужели ты когда-нибудь простишь меня?
Я успокаивал Таню и гладил ее густые русые волосы, и целовал ее мокрые глаза, и за эти ее слезы ненавидел Женьку в тысячу раз сильнее, чем за все остальное.
Мы тогда пытались понять, почему он это сделал, – так вот нагло, открыто, беззастенчиво.
– Наверно, мы сами виноваты, – предположила Таня. – Вспомни, сколько мелких подлостей прощал Женьке чуть ли не каждый из нашего класса. С первых лет. Все мы ему что-то прощали. И ты прощал, и я, и другие. Помню, в пятом классе я полмесяца мучилась – писала “Приветствие покорителям океана”. Мы тогда в интернате жили, помнишь? А Женька подслушал, как я декламировала в пустой спальне, и выдал эти стихи за свои. Когда он их прочитал на вечере – я убежала в спальню и проплакала до самого сна. Но смолчала. Не хотелось связываться. И ты смолчал, когда в седьмом классе он оттер твой доклад о Рите с праздников на будни. Помнишь это?
– Как не помнить? Все настроение пропало...
– Зато в День космонавтики делал доклад Верхов! А к праздничным докладам, сам понимаешь, – больше внимания. Так вот и создавалась слава. И сейчас ты молчишь...
Да... И в десятом классе я смолчал и забросил свою работу над коробочками. Не хотелось кому-то что-то доказывать, кого-то в чем-то убеждать. Противно было.
И сейчас все еще противно. И поэтому я молчу, не говорю никому о том, что закончил работу над уже известными всей планете коэмами.
Я решил сказать о них только на Третьей Космической, перед самым отлетом. Оставлю их там, и они будут жить на Земле, но весь шум, который они вызовут на радио и на телевидении, уже никак не коснется меня. Одна только Бирута знает все о моей работе. Но она умеет молчать, когда надо.
Сейчас она, наверно, уже ждет на аэродроме. Ведь добираться биолетом от Меллужи до Латвийского аэропорта – почти столько же, сколько лететь от Урала до Латвии. Смешно устроен наш транспорт! С двадцатого века такое – и вот до сих пор.
Кажется, мы уже начинаем снижаться. Зажглось табло. Приблизились облака. Скоро причалит к борту посадочный самолет. А в журнале так и остались прочитанными всего две страницы.
Лучше уж не говорить об этом! А то Бирута наверняка поинтересуется: “С кем это ты там любезничал всю дорогу?”
Мы покидаем наш “Малахит” в конце сентября – самого нежного и самого грустного месяца.
В жизни не видел я ничего красивее, чем сентябрь на Урале. Самая богатая, самая пышная южная природа никогда не даст такого буйства красок, как осенние уральские леса. Все тона и полутона, все нежнейшие переходы и переливы красок – от желтого и зеленого до оранжевого и багрово-красного – можно увидеть здесь.
Мы выскакиваем по утрам из коттеджей на зарядку и видим незатухающие костры берез среди густой зелени молодых сосен и елей.
Мы бежим гуськом к озеру, и по сторонам дорожки наряднейшей лентой тянутся желто-оранжево-коричнево-зеленые осины, полыхающие кусты боярышника.
А на другом берегу озера – тот же буйный пожар красок, да еще сине-фиолетовая дымка на дальних лесах да еще бело-лилово-розовые облака, да еще нежно-голубое небо между ними.
