Я также слышу двигатель какого-то автомобиля, наверное, внедорожника или большого пикапа. Откуда-то сверху и дальше от моря свет вспыхивает ярко, гаснет, усиливается снова и проносится по насыпи, над нашими головами, двигаясь с севера к югу. Прожектор. Прикреплённый к автомобилю.
Кукловод может управлять этой армией с потрясающей скоростью, потому что ему не требуется телефон. И, возможно, ему не требуется овладевать своими подданными одним за другим, чтобы сообщить об угрозе, которую я представляю. Возможно, он способен транслировать распоряжения им всем одновременно – тем, кто не вынужден подчиняться – как они вынуждены, когда их угнетатель входит непосредственно в одного из них – но они всё равно подчиняются, потому что последствия неповиновения столь ужасны.
Джоли говорит:
– Держись рядом со мной. Пока мы не можем рисковать, освещая дорогу, а путь очень тёмный.
Её рука маленькая и тонкая в моей, но сильная.
Мы проталкиваемся через нависающие ползучие растения. Холодные липкие пресмыкающиеся, которые вызывают в моём сознании странное изображение мёртвых змей, качающиеся в голове бездыханной Медузы[49].
Как и прежде, дренажный туннель тёмный, как мир слепого, и он почти бесшумный, как жизнь человека, лишённого слуха. Резиновые подошвы нашей обуви не извлекают много шума из бетонной трубы. На полу нет воды, по которой мы могли бы шлёпать, как нет и обломков, вымытых сюда, которые могли бы хрустеть под ногами. Если вредители делят эту темноту с нами, они такие же бесшумные, как крысы, крадущиеся сквозь сны.
Воздух прохладный и чистый. В водостоке, даже такого размера, особенно в сезон дождей, который идёт сейчас, я ожидаю, по меньшей мере, слабые запахи плесени и грибных спор, время от времени вонь застоявшихся лужиц, покрытых скользкими водорослями, душок осадка, выветривающегося из бетона. Отсутствие запаха этого места дезориентирует не меньше, чем чернота повсюду вокруг.
Мы придерживаемся центра, нижней части закруглённого прохода, а значит, девочка не нащупывает путь вдоль стены. Продолжает движение с уверенностью, совершенно не колеблясь, идёт обычным шагом, как будто знает, что впереди нет препятствий, как будто бы всё, что ей требуется для того, чтобы найти путь – наклонная поверхность пола под ногами и приметы, настолько незаметные, что только она может их почувствовать.
Я раньше уже бывал в местах без света, менее доброжелательных, чем это и наполненных опасностями, в которых я вынужден был ползти и продвигаться на ощупь руками. Несмотря на то, что в этой огромной трубе чистый воздух и, кажется, нет смертельных угроз, я нахожу её неизмеримо более беспокоящей, чем любое предыдущее тёмное место из тех, которые я когда-либо знал.
С каждым шагом мои нервы накаляются всё больше, шлифуясь шёлковой темнотой, измученные тишиной, и то, что болтается у меня в животе, ползёт вверх и вниз по позвоночнику.
Остановившись и крепко держа за руку девочку, я спрашиваю:
– Куда мы идём?
Она шепчет:
– Ш-ш-ш-ш. Голоса разносятся по трубе. Если они слушают у выхода, то, возможно, услышат. И ещё я считаю шаги, так что не сбивай меня.
Я бросаю взгляд назад, но безлунная ночь всё ещё дожидается рассвета. Из-за того, что не могу увидеть забитый растительностью выход, я не могу оценить, как далеко мы прошли.
Джоли продолжает идти, и я следую за ней.
С того момента, как мы вошли, пол наклонён вверх. Теперь угол наклона увеличивается. Вскоре я чувствую, что этот туннель загибается влево.
Три волнующие вещи случаются в течение следующих нескольких минут, две из них в этом безупречном мраке, а третья – в слабом, но долгожданном свете.
Сначала моя необыкновенная интуиция, если бы она имела обоняние и зрение, имела бы нос охотничьей собаки и глаза сокола, говорит мне с постоянно возрастающей настойчивостью, что этот туннель – не то, чем он кажется. Я предполагаю, что он, должно быть, сконструирован, чтобы проводить потоки дождя с уступов четырёхрядного шоссе, расположенного высоко вверху или из сети открытых водостоков, для того, чтобы предотвратить эрозию прибрежных холмов. Но это не дренаж, не часть обычной инфраструктуры для общественных целей.
Ведомый девочкой через слепую и непахнущую тишину, я понимаю пару истин об этом туннеле, первая из них – это то, что он ведёт к чему-то другому, отличному от люков и дренажных решёток. Впереди будут обнаружены необычные особенности, и в каком-то далёком месте назначения лежат безграничные возможности для непостижимых целей. Эти ощущения заливаются в меня не как множество изображений, а именно как ощущения. Я не могу чувствовать их более ярко, концентрируясь на них, как не могу и передать эти ощущения в чётких деталях. Со всеми своими направлениями, мой психический дар всегда был более сильным, чем нужно, чтобы им свободно управлять, но более слабым, чем мне бы хотелось.
В итоге истина заключается в том, что место, к которому ведёт этот проход, кажется покинутым, но не совсем. У меня смутное ощущение грандиозных строений, громадных комнат, которые стоят пустыми, и других, которые домовые экзотические машины оставляют неиспользуемыми и ржавыми. Но где-то в этих монументальных инсталляциях, укутанных кольцами заброшенных зданий, в которых ничего не движется, кроме порывистых сквозняков и призраков, представляющих собой ничего большее, чем расшевеленные формы пыли, расположен центр активности. Этот центр может показаться маленьким в сравнении с покинутыми строениями, которые окружают его, но я чувствую, что это секретное ядро само по себе большое и спрятанное в бункере, наполненном мужчинами и женщинами настолько занятыми, как жители какого-нибудь улья.
Вторая из трёх волнующих вещей, которая происходит в этом чёрном проходе, является следствием из пары истин, полученных через ясновидение, зловещее ощущение, что впереди лежит нечто разрушительное за пределами понимания, что-то вредное, по безнравственности превышающее всё то, с чем я когда-либо сталкивался. Приливающий поток мрачных предчувствий поднимается и быстро превращается в почти парализующий внезапный испуг, сжимающий тревожный страх, что какое-то чистое зло разрастается со всей силой цунами высотой в милю.
Я верю – я знаю – что неизвестная вещь, которую я чувствую и которую боюсь, сейчас расположена не здесь, а ожидает далеко впереди, в этом укреплённом центре, в котором я могу ощущать жизнь, однако, не могу её видеть. Эта безупречная чернота угнетает меня, но девочка, по-видимому, чувствует себя в ней вполне в своей тарелке, и я всё больше озабочен той мыслью, что ей так уютно в темноте, потому что она из темноты, никогда не была невинным ребёнком, как я предполагал, но является частью далёкой опасности, к которой, она, кажется, меня ведёт.
