За окном давно уже мелькали городки ближнего Подмосковья, деревеньки, платформы.
— А о Питере что скажешь? — поинтересовался Швед, одновременно спроваживая пустую бутылку под стол и беря со стола новую.
Тут Лайк насупился и ненадолго замолчал. То ли обдумывал то, что собирался сказать, то ли прислушивался к ощущениям.
— Питер… Питер — это, братцы, вообще жуть. Винница по сравнению с ним — оазис.
Симонов многозначительно хмыкнул:
— А что ты хотел — он на костях стоит!
— Не в одних костях дело, — покачал головой Лайк. — Ингерманландские болота сами по себе довольно мрачное место. Идеальное для жертвоприношений. Знали бы вы сколько там жизней загублено, сколько энергии выпито… Питер ненавидит всех — он просто иначе не умеет. Это город-зомби и город-вампир, он жрет всех без разбору — Темный-Светлый, Иной-не Иной. И как истинный вампир он умеет очаровывать, чтобы жрать. Питерцы теряют душу с улыбкой на устах и с глубокой любовью к городу, который душу из них день за днем высасывает. Неспроста там мало Иных и совершенно нет старых и сильных Иных. Знаете как Питер звали полтораста лет назад… в определенных кругах? Черная Пальмира. Не Северная — Черная. Не завидую тому, кто отважится увидеть истинный лик этого прóклятого города.
— Занятно, — прокомментировал человек, который, как оказалось, уже некоторое время стоял напротив купе в проходе и вслушивался в разговор. — И довольно поучительно.
Ефим вознамерился нырнуть в сумрак дабы прощупать незнакомца, но Лайк тотчас остановил его жестом.
Незнакомец, разумеется, человеком не был. Да и кто кроме Иного смог бы войти в этот вагон и задержаться тут? Обычный человек просто сомнамбулически протопал бы от тамбура до тамбура, начисто потеряв память о лишнем вагоне.
— Входи, Хена, — пригласил Лайк. — Что так долго стоял?
— Хотелось послушать, — лаконично ответил Хена, вошел и присел рядом с пододвинувшимся ближе к столу Ефимом.
Хена был оборотнем. Типичным низшим Темным. Но… только на первый взгляд. Арик чувствовал в нем что-то еще, что-то скрытое, глубинное, могучее и необъяснимое.
— Привет, брат-Темный! — поздоровался Симонов. — Пиво будешь?
Хена улыбнулся — но так, что это было еле-еле заметно. Скала могла бы так улыбнуться — тому, кто умеет видеть.
— Хена никогда не отказывался от пива.
Симонов немедленно вручил ему откупоренную бутылку и покопался на столе.
— Тут у нас, вот, кальмары какие-то… Фисташки… Не стесняйся, словом.
— Хена никогда не стеснялся.
Краем глаза Арик заметил, что Лайк наблюдает за происходящим с немыслимым удовольствием. Лайк вообще сейчас напоминал театрала в ложе на хорошо знакомом спектакле.
— Куда путь держишь? — попытался поддержать разговор Симонов.
— Да туда же, куда и вы, — спокойно, очень спокойно сказал Хена и потянулся к кальмарам.
— Хм… — Ефим, подражая шефу, прищурился. — Ты, что ли…
— Да, я наблюдатель, — подтвердил Хена с некоторым упреждением.
— Наблюдатель? — удивился Ефим. — А зачем Темным наблюдатель от Темных?
На это Хена только неопределенно пожал плечами — снова еле-еле заметно. Складывалось впечатление, что он осознанно экономит на движениях.
— Ну, ладно, ладно, — Ефим тоже хлебнул для храбрости и со свойственной молодости непосредственностью поинтересовался: — В кого оборачиваешься, коллега?
Хена меланхолично дожевал желтоватое щупальце, приложился к бутылке и только после этого повернул голову к Ефиму.
— В смилодона.
— Хм… А это кто? — не понял Ефим.
— Кот такой. Большой.
— А наш коллега — он сейчас в соседнем купе книжку читает — в медведя. Только он не чистый оборотень, еще и маг, — зачем-то рассыпался в объяснениях Ефим.
Хена оставался невозмутим.
— Погодите, — встрял Симонов и привычным жестом поправил на переносице очки. — Если я ничего не путаю, смилодон — это разновидность саблезубого тигра?
Выдержав паузу Хена подтвердил:
— Не путаешь.
— Но они же вымерли! Одновременно с мамонтами!
— Все когда-нибудь вымирают, — философски заметил Хена. — Медведи тоже когда-нибудь вымрут. И волки.
В купе повисло озадаченное молчание. Арик украдкой покосился на Лайка — тот все еще напоминал театрала на любимом, досконально, назубок изученном спектакле.
— Стоп, стоп, — дошло наконец до Симонова. — Получается, что когда ты родился смилодоны еще не вымерли?
Арик невольно вздрогнул и похолодел. Швед едва не подавился очередным глотком пива. Ефим озадаченно хлопал глазами. Лайк сиял и лучился. Ираклий улыбался — чуть снисходительно, чуть печально.
Хена слопал кусочек очередного головоногого и в прежних интонациях развил мысль Симонова:
— Угу. А те, кто оборачивается в ящера, получается, родились во времена динозавров?
Большинству в купе стало немного легче. Как оказалось — зря. Потому что Хена как ни в чем не бывало добавил:
— Но в данном случае ты прав. В свое время я общался и с дикими смилодонами тоже. Примерно в том месте, где сейчас Оренбург.
Холод навалился с новой силой. Арик вспомнил свои недавние рассуждения о возрасте Иных — перед ним сидел живой пример. Реликт ушедших эпох. Почему-то Арик уверился: Хена не лжет.
— Тьма, сколько ж тебе лет? — дрогнувшим голосом спросил Симонов.
— Не знаю, — похоже Хену не слишком занимал собственный возраст. — Когда я родился, людям уже пришла в головы идея считать прожитые сезоны. Вот только известные им числа быстро закончились и долгое время мне было просто «много» лет. Но смилодонов и мамонтов я прекрасно помню. Впрочем, это все вздор. Итак, коллеги, я выполнил свой долг перед миссией, показался вам. Честь имею, Хена, наблюдатель от Инквизиции. Спасибо за пиво и кальмаров. Лайк, Ираклий, удачи вам.
— Спасибо, Старший, — очень серьезно ответил Лайк, вставая. Вид довольного зрителя он мгновенно утратил. Ираклий тоже встал, хотя и ему, и Лайку мешал столик.
Хена с достоинством кивнул, встал и, не дойдя шага до дверей купе, исчез.
Лайк с Ираклием уселись только спустя долгую минуту.
— Ерш твою медь, — впечатленно просипел Симонов. — Лайк, все что он говорил — правда?
— Правда, — серьезно ответил Лайк. — Скажу больше. Хена — самый старый из известных мне Иных. Есть и постарше, но о тех я только слышал. Хена единственный, кто еще не удалился от дел.
— Но Прага послала его? — изумленно поинтересовался Швед. — Светлые посылают слабенького мага, а Инквизиция — такого зубра!
— Смилодона, — фыркнул Лайк. — Но ты прав по сути. В Инквизиции, конечно, слабых Иных вообще нет — думаю, второй-третий уровень Силы — это нижний предел. Из вампиров там только высшие. А из оборотней… мне кажется, что Хена — единственный. Но все равно — Хена, и наблюдатель…
