Он опустил руку, повернувшись, зашагал через холл в свой номер и решительно захлопнул за собой дверь. Любовь и смерть могут шествовать рядом, но флирт со смертью — никогда!
Пока он спал, шум Реки усилился, и к утру ее властный говор гремел в его ушах. На завтрак были яйца и бекон, гренки и кофе, подаваемые невидимыми духами; в сумрачном свете утра слышался печальный шепот Реки.
С восходом солнца они отправились дальше, и вскоре гостиница скрылась из виду.
После полудня до них стал доноситься шум водопада. Сначала он был еле слышен, но постепенно усилился, возрос, а Река сузилась и теперь текла меж угрюмых серых скал. Джил подвинулась ближе к Фаррелу, он взял девушку за руку. Вокруг плясали буруны, то и дело окатывая их ледяной водой. Плот швыряло то туда, то сюда по прихоти волн, но перевернуться он не мог, потому что не здесь, на порогах, а там, за водопадом, должен был наступить конец.
Фаррел, не отрываясь, смотрел на девушку. Джил спокойно стояла, глядя вперед, словно стремнины и пороги для нее на существовали, как и вообще ничего не существовало, кроме нее самой и Фаррела.
Он не ожидал, что смерть наступит так скоро. Казалось, что теперь, когда он встретился с Джил, жизнь должна бы продлиться еще некоторое время. Но видимо, этот странный мир, вызванный ими к реальности, был создан не затем, чтобы спасти их от гибели.
Но разве гибель — это не то, что ему нужно? А? Неужели неожиданная встреча с Джип в этом странном мире повлияла на его решимость и тем более на решимость Джил? Эта мысль поразила его, и, перекрывая шум бурлящего потока и грохот водопада, он спросил:
— Чем вы воспользовались, Джил?
— Светильным газом А вы?
— Угарным.
Больше они не проронили ни слова.
Далеко за полдень Река снова расширилась, а крутые скалы постепенно сменились пологими берегами. Где–то вдали смутно виднелись холмы, и даже небо поголубело. Теперь грохот водопада стих, а сам водопад, казалось, находился где–то далеко впереди. Быть может, это еще не последний день в их жизни.
Наверняка не последний. Фаррел понял это сразу же, как только увидел гостиницу. Она стояла на левом берегу и появилась перед самым заходом солнца. Теперь течение было сильным и очень быстрым потребовались их совместные усилия, чтобы загнать плот за маленький волнолом. Запыхавшиеся и промокшие до нитки, они стояли, прильнув друг к другу, до тех пор, пока не отдышались немного. Затем вошли в гостиницу.
Их встретило тепло, и они обрадовались ему. Выбрав себе номера на втором этаже, Фаррел и Джил обсушили одежду, привели себя в порядок, а потом сошлись в столовой, чтобы поужинать Джил «заказала» ростбиф, Фаррел — запеченную картошку и лангет Никогда в жизни он не ел ничего более вкусного и смаковал во рту каждый кусочек Боже, что за счастье быть живым!
Удивившись собственной мысли, он уставился па пустую тарелку. Счастье быть живым?!
Если так, то зачем сидеть в автомобиле с включенным мотором за запертыми дверьми гаража в ожидании смерти? Что он делает на этой Реке? Фаррел взглянул в лицо Джил и по смущению в ее глазах понял, что и для нее облик всего этого мира изменился. И было ясно, что как она ответственна за его новый взгляд на вещи, так и он ничуть не меньше виноват перед ней.
— Почему ты это сделала, Джил? — спросил он. — Почему ты решилась на самоубийство?
Она отвела взор.
— Я же говорила, что выступала в ночных клубах в сомнительных танцах, хотя и не в стриптизе… в строгом смысле этого слова. Мой номер был не так уж плох, но все же достаточно непристоен, чтобы пробудить во мне что–то такое, о чем я даже не подозревала. Так или иначе, но однажды ночью я сбежала и спустя некоторое время постриглась в монахини.
Она посидела молча немного, он тоже. Затем девушка взглянула ему прямо в глаза:
— Забавно все–таки с этими волосами, какое они могут, оказывается, иметь символическое значение. У меня были очень длинные волосы. И они составляли неотъемлемую часть моего номера на сцене. Его единственную скромную часть, ибо только они прикрывали мою наготу во время выступления. Не знаю почему, но волосы стали для меня символом скромности. Однако я не догадывалась об этом до тех пор, пока не стало поздно. С волосами я еще могла как–то оставаться сама собой: без них я почувствовала себя лишней в жизни. И я… я опять убежала, теперь уже из монастыря в Рапидс–сити. Там нашла работу в универмаге и сняла маленькую квартирку. Но одной скромной работы оказалось недостаточно — мне нужно было чего–то еще. Пришла зима, и я свалилась с гриппом. Вы, наверное, знаете, как он иногда изматывает человека, каким подавленным чувствуешь себя после этого. Я… Я…
Она взглянула на свои руки. Они лежали на столе и были очень худыми и белыми, как мел. Печальный рокот Реки наполнил комнату, заглушив звуки музыки, льющейся из пианолы–автомата. А где–то на фоне этих звуков слышался рев водопада.
Фаррел посмотрел на свои руки.
— Я, должно быть, тоже переболел, — сказал он. — Видимо, так. Я чувствовал какую–то опустошенность и тоску. Испытывали вы когда–нибудь настоящую тоску? Эту огромную, терзающую вашу душу пустоту, которая окружила и давит на вас, где бы вы ни находились. Она проходит над вами огромными серыми волнами и захлестывает, душит. Я уже говорил, что не мой отказ от искусства, которым я хотел заниматься, виноват в том, что я нахожусь на этой Реке, во всяком случае не виноват прямо. Однако тоска являлась реакцией на это. Все для меня потеряло смысл. Похоже на то, когда долго ждешь наступления веселого Рождества, а когда оно наступило, находишь чулок пустым, без рождественских подарков. Будь в чулке хоть что–нибудь, я, пожалуй, чувствовал бы себя лучше. Но там ничего не было совершенно. Сейчас мне ясно, это была моя ошибка, что единственный способ найти что–то в чулке — это положить туда требуемое в ночь перед Рождеством. Я понял, что пустота вокруг является просто отражением моего собственного бытия. Но тогда я этого не знал.
Он поднял взор и встретился с ней взглядом.
— Почему нам нужно было умереть, чтобы найти друг друга и жаждать жизни?.. Почему мы не могли встретиться подобно сотням других людей в летнем парке или в тихом переулке? Почему нам надо было встретиться на этой Реке, Джил? Почему?
Она в слезах встала из–за стола.
— Давайте лучше танцевать, — сказала она. — Будем танцевать всю ночь.
Они плавно кружились в пустом зале, музыка звенела вокруг, захватив их; лились печальные и веселые, хватающие за душу мелодии, которые то один, то другой вспоминал из той далекой жизни, которую они покинули.
— Это песня из «Сеньора Прома», — сказала она.
